Джо Беверли - Возвращение повесы
– Джейн, о чем ты? Ведь мы с тобой муж и жена, черт побери!
Она сделала глубокий вдох, потом заявила:
– Я не Джейн Оттерберн. То есть не была ею. Я хочу сказать, что я не племянница Исайи Тревитта.
Саймон нахмурился:
– Что ты имеешь в виду?
Теперь было легче, потому что она уже сказала самое главное.
– Я Нэн Оттерберн, кузина Джейн Оттерберн. Джейн умерла на борту корабля, и я выдавала себя за нее.
Он уставился на нее в изумлении:
– Но зачем?..
Она потупилась. Увидев обручальное кольцо на своем пальце, подумала: «Может, снять его?»
– Сейчас это очень трудно понять. – Она пожала плечами. – Видишь ли, я ужасно себя чувствовала. Была больна и при этом еще ухаживала за Джейн. Но она умерла, и я осталась совсем одна. Я была одна, и я боялась… боялась ехать к совершенно незнакомому человеку.
– Исайя был очень добрый и отзывчивый, – продолжала Дженси, – но тогда я этого не знала. И не знала, как он меня встретит, ведь он мне вовсе не родственник. Мне казалось, что он вышвырнет меня за дверь и скажет, что я сама должна добывать себе пропитание. А как молоденькая девушка, оставшаяся одна, может зарабатывать на жизнь? Увы, только одним способом.
– Удивительное знание жизни для девушки, выросшей в маленьком тихом городке.
Подозрение, прозвучавшее в его голосе, ударило как кинжал, но она постаралась ответить спокойно.
– В маленьких городах жизнь почти та же, что и в больших.
– Не уверен, – пробурчал Саймон. Он встал и отвернулся. Слезы жгли глаза, и Дженси на секунду зажмурилась, чтобы не расплакаться.
– Я не знаю, что сказать, – проговорил наконец Саймон. – Так и хочется спросить, правда ли это. Но вряд ли ты стала бы выдумывать такое. Зато теперь я кое-что понимаю… – Он повернулся к ней. – Почему ты не сказала правду, когда узнала Исайю получше?
На глаза снова навернулись слезы, и она видела Саймона, как в тумане.
– Я все откладывала, боялась лишиться крыши над головой. У меня ведь никого не было. Никого… Возможно, я… По-моему, я даже начала верить: если буду жить тихо и добродетельно, то все это станет правдой, то есть я действительно стану той, за которую себя выдавала. – Она посмотрела прямо ему в глаза и добавила: – Но ты должен знать: на самом деле мы не женаты, и мы…
Он жестом остановил ее.
– Мне надо подумать, Джейн. Или Нэн?.. Черт возьми, как мне теперь тебя называть?
Она вздохнула.
– Называй Дженси. Меня именно так звали в детстве. – В том детстве, о котором она еще не рассказала.
И тут Дженси поняла, что не сможет сказать всю правду, не сможет рассказать про Хаскеттов. Во всяком случае – сейчас.
– Извини, – пробормотал Саймон. – Мне надо уйти. Ненадолго. Чтобы подумать. – Он пристально посмотрел на нее: – Ты останешься здесь?
– А куда мне идти?
– Мне представилась драматическая картина: ты убегаешь в ночь или даже бросаешься в море.
– Если бы я хотела утопиться, то уже давно бы это сделала. У меня имелись прекрасные возможности.
– Да, верно. – Он коротко кивнул и вышел из комнаты. Дженси тихонько всхлипнула и, вытащив платок, утерла слезы. Конечно, можно было бы и утопиться… Тогда она разом решила бы все свои проблемы. Но Дженси была слишком благоразумной для таких выходок. Решив, что было бы глупо расставаться с жизнью, она налила себе еще один бокал пунша. Выпив, поставила бокал на столик и задумалась. Саймон сразу ее не выгнал, и еще остается надежда… Наверное, ему было бы удобнее освободиться от нее, но она так его любит! Он ее – тоже. Неужели это ничего не значит?
Вспомнив о том, что не сказала всю правду, Дженси вздохнула. Она должна была рассказать ему все до конца, но если он узнает, что она – Хаскетт… Ох, тогда уж он непременно захочет от нее избавиться – в этом не могло быть ни малейших сомнений.
Дженси снова налила себе пунша и снова осушила бокал. Но сколько она ни ломала голову, ей так и не удалось ничего придумать – ситуация казалась безвыходной.
Поднявшись с кресла, она сделала шаг, другой – и вдруг комната закружилась у нее перед глазами. «Видимо, ноги еще не привыкли к твердой земле», – подумала Дженси, ухватившись за спинку стула. Но в следующее мгновение она с ужасом поняла, что пьяна. Да-да, она была пьяна!
И ей тотчас же вспомнились пьяные Хаскетты, вспомнилось, как они ходили пошатываясь, как громко смеялись, падая друг на друга, а потом засыпали прямо на земле. Засыпали и отвратительно храпели.
Дженси кое-как добралась до кровати и осторожно легла. Вот так лучше, гораздо лучше. Она полежит немножко, и все будет в порядке. Да, полежит и…
Саймон возвращался в спальню, потому что все остальные спальни в гостинице были заняты. Конечно, он мог бы подольше побродить по коридору, но не ночевать же там. В какой-то момент у него появилось искушение зайти к Хэлу, но он решил, что сначала ему следует все хорошенько обдумать. Он пытался уговорить себя, что Джейн… Дженси… словом, его жена… что она, возможно, страдает какой-то формой умственного расстройства, вызванного долгим пребыванием на море. Но нет, такого просто быть не может. Конечно, рассказанная ею история кажется довольно странной, но если вспомнить о ее поведении, то все становится на свои места. И тогда понятно, почему она так испугалась, когда Дакр стал рассказывать про школу Оттерберна.
Дакр помнил имя «Джейни», а не «Дженси». Инициалы на рисунках – «Дж. А. О.» – относились к Джейн Анне Оттерберн, а не к Нэн. А его Дженси не была художницей, она никогда ничего не рисовала. Его Дженси.
Женщина, которую он любит. Женщина, которая стала его дыханием, кровью его сердца.
И не имеет значения, кто она такая. Главное – он любит ее, любит Дженси Сент-Брайд. И он никогда с ней не расстанется! Только надо как следует во всем разобраться, надо вернуться в номер и поговорить с ней серьезно.
Он вошел в комнату и осмотрелся. В кресле ее нет. Где же она?! Он с ужасом подумал, что Дженси убежала, но затем увидел ее на кровати. Она лежала поверх одеяла… словно мертвая.
Саймон бросился к кровати, но оказалось, что его жена просто спит. Черт побери, ошеломила его своей историей, а сама преспокойно завалилась спать!
Саймон потянулся к чаше с пуншем и увидел, что в ней почти ничего не осталось. Он невольно улыбнулся. Оказывается, его порочная женушка напилась допьяна. Налив себе в бокал остатки пунша, он принялся ее разглядывать, вернее – любоваться ею.
Она исхудала после морской болезни и сейчас выглядела старше своих лет, но восхитительная, алебастровая кожа не потемнела даже на морском воздухе. На щеках по-прежнему золотились веснушки, и все так же поблескивали золотом длинные ресницы, а разметавшиеся по подушке волосы колечками обрамляли лицо.
