Татьяна Богатырева - Загробная жизнь дона Антонио
И что было совсем для Тоньо неожиданно, он еще больше привязался к Ритте и Дито. Дети любили море и корабли, как-то напросились с ним на бригантину — и само собой получилось, что дальше с утра до вечера ходили за ним любопытными хвостиками, все трогали, задавали сотни вопросов дону Карлосу, а когда пришло время давать бригантине имя, оказалось, что ее уже зовут «Ласточкой».
— Почему «Ласточка»? — все же спросил малышей Тоньо.
Ритта застенчиво указала на его любимую застежку для плаща — золотую птицу. На ласточку она не походила совершенно и вообще подразумевался геральдический феникс, но, подумав, Тоньо решил, что имя отлично подходит бригантине.
На церемонию спуска на воду дети тоже отправились с ним. Не только дети, разумеется. Даже королева, еще не покинувшая Малагу, изволила прибыть, самолично бросить о борт бутылку мадеры и пожелать «Ласточке» быстрых крыльев и острого глаза. Это, конечно, не было официальным возвращением милости, но и вполне ясным намеком для недогадливых, что ее величество не собирается ни гневаться на Альба, ни удалять их от трона, ни терпеть рядом с собой шушуканье о колдовстве.
Пожалуй, если бы Тоньо собирался делать карьеру при дворе, он бы обрадовался. Но ему было все равно.
Да, он понимал всю важность союза между самыми влиятельными семьями Испании, необходимость служения государству и прочие высокие материи. Понимал умом, но не сердцем. В сердце были лишь ненависть и пустота.
Быть может, он сумеет хотя бы полюбить свой корабль, свою «Ласточку». Быть может, со временем — свою невесту, маленькую Ритту. Быть может, когда-нибудь потом у него тоже будут, как у отца, гореть глаза при упоминании новых земель, торговых договоров и прочего, чрезвычайно важного и полезного для Испании.
Не сейчас.
Сейчас он мог думать только о том, как красиво будет гореть «Роза Кардиффа», и как он, наконец, сможет спать и не видеть снов.
Проклятых снов о проклятом пирате Моргане.
Каждую ночь, стоило Тоньо закрыть глаза, он приходил в себя на залитой вином и кровью палубе «Санта-Маргариты», его волокли к проклятому пирату Моргану, а он снова и снова не мог сделать ровным счетом ничего — а проклятый пират все смеялся и смеялся над ним.
А иногда снилась ротонда Лейлы. Тоньо приходил в нее и видел там Марину — с книгой, как Ритту, в таком же светлом девичьем платье, и она улыбалась ему, протягивала руку… а когда Тоньо приближался, касался ее пальцев — вместо Марины перед ним оказывался то рябой одноглазый чиф с «Розы Кардиффа», то какой-то косматый белобрысый варвар с топором за поясом. И они, разумеется, смеялись.
Наверное, из — за этого сна он возненавидел ротонду. Но она по-прежнему оставалась любимым местом Ритты и Дито, и Тоньо по-прежнему приводил их сюда по вечерам, после безумных суетных дней. Кроме того, после того как он в третий раз ответил донье Элейн через Берто, что не может уделить ей ни минуты и не сможет в ближайший год, он предпочитал избегать гостиных, патио и сада — потому что там слишком легко было «нечаянно» с ней столкнуться и высказать ей все, что он думает о глупых женщинах, которые не умеют держать язык за зубами и лезут туда, где ничего не смыслят. После ее вопля о колдовстве только ленивый не подал инквизиторам доноса на Тоньо, герцога Альбу и самого Великого Инквизитора, а заодно — на половину их ближней и дальней родни, на вассалов и слуг, на лекарей и ювелиров…
Господи, почему ты не дал этой женщине хоть капли ума?
Господи, помоги мне не убить ее при встрече.
В этот вечер, после спуска на воду «Ласточки», он снова пришел сюда. Снова вздрогнул, увидев смутный девичий силуэт сквозь струи водопада. Снова напомнил себе, что Марины здесь нет и быть не может. Ее вообще нет — одно лишь наваждение и сон.
Шагнул внутрь ротонды, раздвинув плети розовых и алых бегоний.
И застыл, не зная — то ли смеяться, то ли проклинать бесстыжую курицу.
Она поднялась со скамьи, бледная, как привидение, мельком взглянула на притихших детей.
— Оставьте нас.
Ритта и Дито ушли — тихо и покорно, словно веселых головастиков вдруг подменили на квелых монастырских воспитанников. А донья Элейн даже не посмотрела им вслед, она глядела лишь на Тоньо.
Шагнула ему навстречу, так же глядя в глаза.
— Не выходите в море, дон Антонио, — сказала совсем тихо. Голос ее дрожал и срывался. — Не слушайте песню морских чудовищ. Она уведет вас, это чудовище уведет вас навсегда, я знаю. Они уводят всех, а кто им противится — тех карают страшно. Поверьте мне, Антонио!
Тоньо вздрогнул. Морские чудовища? Она?.. Совсем не этого он ожидал от доньи Элейн. То есть он даже думать не желал о том, как она будет оправдывать свой скандальный поступок, но уж точно не так. И уж точно она не должна была знать, кто такой Генри Морган. Но знала? Может быть, она знает еще что-то такое, что поможет найти неблагодарную тварь?
— Вы хотите мне что-то рассказать, донья Элейн? Что ж, я готов вас выслушать.
Тоньо указал ей на ту же скамью с бархатными подушками, где она ждала его, и где всегда сидела с книгой Ритта. Сам встал напротив, прислонившись спиной к прохладной мраморной колонне. Сидеть он был не в состоянии, даже после длинного безумного дня — тем более сидеть здесь, рядом с той, чью шею хотелось свернуть не меньше, чем шею проклятого Моргана.
— Она убила моего мужа. Морган, — поспешно уточнила англичанка. — Мстила? Не знаю. Он был добрым человеком, сэр Валентин. Поверьте, дон Антонио, это правда!
Незнакомый сэр Валентин ничуть не интересовал Тоньо, но вот история — да. Оказывается, донья Элейн не просто так боялась моря.
Он кивнул, мол, продолжайте, донья Элейн, но не думайте, что я буду вас утешать или вам сочувствовать.
Она нахмурилась, несколько раз глубоко вздохнула, словно заставляя себя успокоиться.
— Я расскажу вам, да. Я все вам расскажу. Может быть, это спасет вас. Может быть, еще не поздно вас спасти! — Она сжала руки и отвела взгляд. — Я родом из Уэльса. Говорят, там до сих пор живет народ холмов. По-вашему, hada, не так ли? Я не верю россказням. Я знаю точно — это правда. Наш род, Антонио, правит в Торвайне уже семь сотен лет. В обмен раз в столетие наследница рода должна отдать им девственность… и подарить им дитя. Эти дети становились величайшими правителями, дон Антонио, такими, о которых поют баллады. И настоящими чудовищами, все, как один! Ведь у них не было души, как у их отцов. А я не хотела такой судьбы для своего ребенка!
Донья Элейн горько усмехнулась и глянула куда-то мимо и сквозь Тоньо. А его продрала дрожь — слишком эта сказка была похожа и в то же время не похожа на те сказки, что рассказывал отец о роде Альба, птице Феникс и огненной крови hada.
