Мэри Пирс - Начало
Бетони рассмеялась.
– Но только до тех пор, пока во мне останется масло или керосин.
– Я невольно сделал вам комплимент, – заметил он. – Вам понравилось представлять себя маленькой лампой.
– Если вы можете быть Совестью, почему я не могу стать Светом? – спросила его Бетони. – Разве утопия возможна?
– У вас впереди всегда должна быть цель. Вы не должны выпускать маяк из поля зрения!
– Но бедные люди будут всегда?
– Почему? – спросил молодой человек и взглянул прямо в глаза Бетони. – Почему вы считаете, что бедные люди будут всегда?
– Я не знаю.
– Нет, вы знаете.
– Хорошо, я скажу вам то, что вы желаете слышать. Потому что есть богатые люди.
– Вам не хочется менять существующий порядок вещей, потому что вы привыкли к достатку. Вы не знаете, что такое голод.
– Мои родители были бедными.
– Но не вы?
– Нет, не я.
– Девушка, которая стоит вон там, – сказал он, кивнув в сторону Эдны, – она ваша знакомая? Она так уставилась на нас.
Бетони посмотрела на другой берег пруда и увидела Эдну, которая поспешила уйти прочь.
– Я должна идти, – ответила она ему. – Мы с ней немного поссорились, и мне не хочется усугублять нашу размолвку. Вы меня понимаете?
– Конечно, тогда прощайте.
– Вы себя сейчас нормально чувствуете?
– Да, мне просто не стоит больше лазить по деревьям.
– Тогда прощайте, – сказала Бетони и поспешила отыскать Эдну.
– Я пришла, чтобы извиниться, – сказала Эдна, – но я увидела, что ты уже занята беседой с молодым человеком.
– И ты меня прости, – ответила ей Бетони, – давай забудем, что мы поссорились.
– Кто этот молодой человек с такими мохнатыми бровями?
– Я не знаю его имени. Мы просто разговаривали.
– Ты с ним еще встретишься?
– Не думаю. Если только совершенно случайно.
– Бетони, он романтик? Остроумный? Производит впечатление на девушек?
– Нет, ничего подобного, – сказала Бетони.
Джиму Ферту было двадцать три года. Самый младший из шести детей в семье, он единственный из них выжил. Все остальные умерли в раннем детстве. Мать тоже умерла, а отец жил один в Рансели и издавал там еженедельную газету.
– Он не возражал, что вы уехали в Лондон и оставили его там совсем одного?
– Он сам послал меня, – сказал Джим. – Чтобы я немного расшевелил этот сонный юг.
– Так значит, вы два сапога – пара!
– Да, мы с ним – социалисты! Вам не страшно разговаривать со мной?
Сначала они встречались, не договариваясь об этом заранее. Он приходил в парк каждый вечер, чтобы не находиться в своей комнате, окна которой выходили прямо на Газовый завод.
Бетони тоже предпочитала прогулки на свежем воздухе во время жары, стоявшей в мае и июне этого года. Она отправлялась в парк, как только освобождалась от всех своих дел.
Почти всегда они находили в парке друг друга, и сразу же начинали спорить.
– Почему вы недолюбливаете свою мать?
– Я вам этого никогда не говорила.
– Мне она кажется необыкновенной женщиной.
– Да, вы и она составили бы потрясающую парочку!
– Вы хотите сказать мне гадость?
– Вы оба так во всем уверены. Вы всегда знаете, что правильно, а что – нет.
– Значит, это ее единственная отрицательная черта?
– Ну-у-у… Я никогда не понимала, почему она вышла замуж за моего отца. Я уверена, что она его не любит.
– Почему вы так считаете? Он что – несчастлив?
– Нет, он очень счастлив. Такой уж он человек.
– Он думает, что ваша мать его любит?
– Да, мне так кажется.
– Тогда он знает лучше вашего. Кроме того, у них растет пятеро детей. Зачать такое количество детей трудно, если не испытываешь друг к другу ничего, кроме долга. По-моему, ваша беда состоит в том, что вы видите только то, что лежит на поверхности.
– Боже, до чего же забавно, – заметила Бетони. – Всегда есть друзья, которые обожают разбирать меня по косточкам и критиковать.
– Это лучшие из друзей, если только вы не боитесь выслушивать о себе правду!
– А если я начну критиковать вас?
– Пожалуйста. Я буду только рад.
Но как ни старалась Бетони, она не могла отыскать в нем отрицательных черт. И взрывной характер, и нетерпимость, и уверенность в своей правоте, его резкие выражения и грубые манеры – все это было так тесно связано одно с другим, так органично присуще его натуре, что ругать его означало то же самое, что возмущаться хитростью лисицы или тем, что у птицы были крылья.
Все черты его характера питались абсолютной искренностью и полным отсутствием эгоизма. В нем не было ничего наносного, фальшивого – он любил все живущее на земле.
– Расскажите мне, почему вы приехали в Лондон? – спрашивал ее Джим.
– Потому что это центр мира. Здесь так много интересного, столько романтики!
– И что же вы здесь видели?
– Собор Святого Павла, Тауэр, Вестминстерское аббатство, музей восковых фигур мадам Тюссо.
– И все?
– Да, наверно.
– Маловато! А точнее – вы вообще ничего не видели. Так и быть, я стану вашим гидом. Как насчет пятницы? К тому времени у меня появится немного денег, чтобы заплатить за билеты на автобус.
– Хорошо, в пятницу, – согласилась Бетони. – Но я сама стану платить за себя.
И вот, договорившись заранее о встрече, они отправились в путешествие по Лондону. Сначала поехали автобусом по Эджуэр-Роуд, потом пешком по извилистым закоулкам. Уже было девять часов вечера, потому что в этот день Джим работал допоздна, освещая пожар на железной дороге в Симсбери. Было очень жарко, и они шли медленно, чувствуя, что при малейшем напряжении они просто растают.
– Куда мы все идем и идем? Здесь даже не горят фонари.
– Мы и без фонарей увидим все, что нам нужно, – сказал Джим, когда они свернули на узкую длинную улицу, называвшуюся Фулвей.
– Например, здесь. Вам нравится здешняя архитектура, а?
– Вы что, шутите? – спросила Бетони.
Она видела перед собой громады высоких черных домов. Во многих окнах отсутствовали стекла, грязь и паутина вместо занавесок. Тут и там на порожках сидели женщины и дети. Они перекликались визгливыми голосами с теми, кто свешивался над ними из окон сверху.
– Мне кажется, эти дома вообще никто не строил! Они просто выросли из помойных куч, и пахнут соответственно.
– Еще бы! В каждом доме ведь только один водопроводный кран. И им пользуются тридцать-сорок человек. Воду отключают в восемь часов. Трубы кругом полопались и они заливают все этажи.
Они снова свернули и прошли мимо задних дворов, магазинчиков и кафе. Во дворе, позади кафе, ребятишки рылись в помойке, пытаясь отыскать что-то съестное. В другом дворе, в темноте у стены лежала парочка. Они валялись прямо на земле, и во тьме можно было различить только извивающиеся и дергающиеся черные тени. Их обувь скребла по булыжникам. Рядом стояли другие мужчины и ждали своей очереди. В темной аллее мимо них прошел старик, от которого несло спиртным. Он шаркал ногами и согнулся вдвое, вылавливая окурки из сточной канавы.
