Пенелопа Уильямсон - Под голубой луной
Вспомнив о своем бесславном полете, Джессалин невольно улыбнулась. Но вдруг ее внимание привлекла мелькнувшая среди бумаг яркая блестка. Приподняв помятый, испещренный непонятными чертежами лист, она обнаружила под ним украшенную перьями маску с полуотклеившимся клювом. Ту самую, что скрывала ее лицо прошлой ночью. Джессалин взяла ее в руки и…
…услышала сзади знакомый голос:
– Добрый день, мисс Летти.
Она стояла к нему в профиль, и при свете свечей в настенном канделябре ее кожа казалась особенно мягкой и нежной. На голове у нее красовалась на редкость уродливая шляпка, но отдельные непослушные прядки волос, выбиваясь из-под нее, падали на щеки, словно миниатюрные язычки пламени. Пять лет он пытался забыть эту девушку, но достаточно было одного-единственного взгляда, и вот он уже снова хочет ее так, как никогда не хотел ни одну женщину на свете.
Услышав его голос, она с такой силой сжала маску, что лакированный картон треснул со звуком пистолетного выстрела. Джессалин повернулась к нему лицом, и Маккейди смог как следует рассмотреть ее. Под серыми глазами залегли темные тени, а нижняя губа казалась еще полнее, чем обычно. Облокотившись о косяк в тени дверного проема, Маккейди продолжал рассматривать гостью. В комнате повисла напряженная тишина.
Джессалин первой нарушила молчание:
– Каким образом вы узнали, что это была я? Я хочу сказать, вчера вечером…
Маккейди посмотрел на истерзанную маску, потом снова перевел взгляд на лицо Джессалин.
– Я бы узнал вас где угодно.
Это были самые сокровенные слова из всех, что она когда-либо от него слышала. Наверное, ему не стоило их говорить, но ведь, в конце концов, это были всего лишь слова. Джессалин положила маску обратно на стол, и он заметил, как сильно дрожит ее рука.
Оторвавшись от косяка, Маккейди направился прямо к столу мимо Джессалин. Он был одет только в рубашку и брюки для верховой езды. Побриться он тоже не удосужился. Но что поделаешь, сегодня он был явно не в настроении исполнять роль галантного кавалера.
Взяв с подноса стакан со снадобьем, приготовленным слугой, Маккейди поморщился и вылил мутную жидкость в горшок с каким-то чахлым растеньицем со скрюченными коричневыми листьями. Прискорбное состояние цветка объяснялось очень просто – в его горшке исчезали лекарства, изготовленные Дунканом. Однако слуга был уверен, что всему виной клещи, и все лето заботливо опрыскивал цветок каким-то эликсиром.
Чтобы снова не потерять контроль над собой, Маккейди избегал смотреть на Джессалин и уставился в окно. Туман оседал на стекле каплями, стекавшими вниз, сливаясь в миниатюрные ручейки. Мимо прошла прачка с полной корзиной грязного белья на голове. Ее деревянные башмаки гулко стучали по мощеному тротуару, заглушая тиканье позолоченных часов на каминной полке.
Наконец Маккейди отважился повернуться. Высокая и удивительно худенькая Джессалин стояла в самом центре пушистого турецкого ковра.
Она напялила на себя нечто совершенно невообразимое, будто специально выисканное в лавке старьевщика. И все равно больше всего на свете ему хотелось сжать ее в своих объятиях и целовать эти чувственные, яркие губы. За это он почти ненавидел ее. В жизни Маккейди Трелони не было места для Джессалин Летти. Он просто не мог себе позволить хотеть такую девушку.
Сузившимися, колючими глазами он оценивающе оглядел ее с головы до ног.
– Это платье просто на редкость безобразно.
– В самом деле? – Джессалин насмешливо улыбнулась. – А мне нравится. По-моему, очень миленькое.
Маккейди не смог удержаться от смеха, но тотчас же был наказан адской головной болью.
– О черт… Что же вы стоите, мисс Летти? Присаживайтесь.
Не дожидаясь, пока она воспользуется его приглашением, он рухнул в кресло возле стола, закрыл глаза и сжал руками свинцовую голову. В ушах шумело и звенело, как будто в голове кто-то дробил оловянную руду.
– О Боже. – Тяжело вздохнув, Маккейди разжал руки и поскреб колючий, заросший щетиной подбородок.
– Боюсь, мисс Летти, что у меня сегодня…
– Адская головная боль? – услужливо подсказала Джессалин.
Маккейди поднял на нее страдальческие, налитые кровью сухие глаза.
Джессалин не выдержала и весело рассмеялась.
– Такова плата за грехи, милорд. Жаль, что ее нельзя откладывать на банковский счет, не то вы были бы очень богатым человеком.
– Сядьте же наконец, – огрызнулся Маккейди. – И прекратите излучать самодовольство. Это совершенно невыносимо.
Джессалин деликатно присела на краешек стула, сложив на коленях руки, обтянутые тонкими лайковыми перчатками. Ее глаза были холодны, как предрассветное небо. Такое самообладание и удивляло, и раздражало Маккейди. Ему хотелось пробиться сквозь него, разорвать эту маску, точно тонкий носовой платок.
– Зачем пожаловали? – резко поинтересовался он. – Не считая, конечно, того, что, подобно похотливой судомойке, как всегда, напрашиваетесь на неприятности.
Предрассветное небо потемнело, предвещая грозу.
– Не потрудитесь ли объяснить мне, что вы имеете в виду, милорд.
– Я имею в виду то, мисс Летти, что юные леди не ходят в гости к холостым мужчинам без сопровождения взрослых. Если кто-нибудь случайно видел, как вы входили в эту дверь, то за вашу репутацию в обществе я не дам и ломаного гроша.
К немалому удивлению Джессалин, ей удалось мило улыбнуться.
– Зато вы никак не оправдываете вашу репутацию, граф. С каких это пор всем известный повеса и развратник стал так беспокоиться о мнении общества? Но я пришла сюда не для того, чтобы играть словами. Я хотела…
– …Чтобы вас соблазнили.
Джессалин еще прямее села в кресле, как будто гордая осанка могла придать ей уверенности в себе.
– То есть?
– А зачем же еще одинокой женщине приходить к холостому мужчине? Причина может быть только одна – она хочет, чтобы ее соблазнили.
Открыв потрепанный сафьяновый ридикюль, Джессалин извлекла оттуда сложенные банкноты, те самые, что он прислал ей утром. Глядя на ее лицо, Маккейди был почти уверен, что она сейчас швырнет их ему в физиономию. Но вместо этого Джессалин спокойно встала и, неторопливо подойдя к столу, положила деньги перед его носом. После этого так же неторопливо она вернулась на прежнее место.
– Я не собираюсь быть вашей содержанкой. Маккейди улыбнулся и откинулся на спинку кресла, вытянув длинные ноги и закинув руки за голову. От этого движения рубашка на груди распахнулась, и он почувствовал пристальный взгляд Джессалин на своей обнаженной коже.
В его низком голосе зазвучали бархатистые обертона.
– Ну почему же, Джессалин? Ведь это может быть так приятно.
