Элизабет Хойт - Скандальные наслаждения
– Она любила тебя.
Гриффин с трудом перевел дух:
– Возможно, и любила, но я ее не поощрял. И ты это знаешь, Томас. Как только вы поженились, как только я понял, что она, возможно, принимает всерьез наш флирт на балах, я уехал на север Англии.
Но Томас, не веря ему, затряс головой.
– Ты знал, что она питает к тебе нежные чувства, и ты этим воспользовался.
– Зачем, черт возьми, мне так поступать? – с отчаянием спросил Гриффин.
– Ревность. – Томас махнул рукой с бокалом. – Ты сам это сказал – отец не приглашал тебя к себе в кабинет. Ты не был наследником.
Гриффин не удержался от смеха.
– Ты считаешь меня настолько жалким человеком, что я соблазнил жену брата из ревности?
– Да. – Томас залпом допил содержимое бокала.
Гриффин прикрыл глаза. Будь это не Томас, а кто-то другой, он вызвал бы его на дуэль. Оскорбление нанесено его чести, его честности да и вообще его человеческой сущности… Это невыносимо. Но перед ним Томас. Его брат.
И тем не менее ему необходимо получить от Томаса кое-что.
Гриффин медленно выдохнул:
– Я думаю, что в глубине души, несмотря на свое дурацкое упрямство, ты знаешь, что я невиновен в этом отвратительном поступке.
Томас открыл было рот, но Гриффин не дал ему говорить:
– Позволь мне продолжить.
Томас нехотя кивнул:
– Спасибо. Ты не любишь Геро. Она призналась в том, что она моя любовница. Я не думаю, что ты хочешь на ней жениться. Уступи ее мне, Томас.
– Нет.
Отчаяние сжало Гриффину грудь, но он не показал своей слабости.
– Ты же ее не хочешь. А я хочу. Не будь собакой на сене.
Томас рассмеялся:
– Роли поменялись? И мы уже не столь самоуверенны и дерзки?
– Не надо. Не надо, Томас. – Гриффин закрыл глаза.
– Если Уэйкфилд решил, что мы поженимся в воскресенье, я намерен с этим согласиться.
– Я люблю ее.
Произнеся эти слова, Гриффин открыл глаза и понял – это правда. Но он не был потрясен. Нет, он чувствовал, что так оно и есть, что это правильно.
Он смотрел на брата без какой-либо надежды, но и без страха.
Томас, кажется, был удивлен. Затем отвернулся со словами:
– Ну и дурак.
И вышел из комнаты.
* * *
В ту ночь Геро лежала в постели без сна, мысли ее роились в голове. Вдруг она услышала какой-то звук в окне, словно кто-то поскреб по стеклу. Если бы она спала, то ничего бы и не услышала. Может, кошка влезла к ней на балкон? Она приподнялась на локте и посмотрела на высокие окна. В комнате было темно, лунный свет почти не проникал внутрь. Она присмотрелась и…
Большая тень неясно вырисовывалась в окне, приобретая формы человеческого силуэта.
У Геро перехватило дыхание, крик застрял в горле.
Тень двинулась, окно открылось, и в спальню спокойно ступил Гриффин.
Сердце у нее радостно подпрыгнуло при виде него, и она обрела дар речи:
– Что вы себе позволяете?
– Тихо! – Его голос прозвучал как у недовольного учителя, а не полуночного взломщика. – Вы хотите перебудить весь дом?
– Я собираюсь сделать именно это, – ответила она, хотя оба, несомненно, знали, что это неправда. Геро села в кровати и аккуратно подоткнула простыни под мышки. Она не хочет, чтобы он думал о ней как о доступной женщине. Даже если на ней только ночная рубашка.
Ну, более доступной, чем она уже стала.
Гриффин ничего на это не ответил и приблизился к ней. В комнате было темно, и его тень не выделялась на пологе кровати. Геро протянула руку и откинула полог. Он стоял у туалетного столика и рассматривал безделушки на нем. Неужели он может видеть в темноте?
– Я говорил с вашим братом.
Она замерла.
– Да?
– Он сказал, что вы выйдете за Томаса в воскресенье, – сказал Гриффин. – Боюсь, что наш… разговор закончился не очень миролюбиво.
Геро молчала.
– Вы выйдете за Томаса?
Она скосила глаза, но не могла разобрать выражения его лица.
– Именно этого ждет от меня Максимус.
– А чего хотите вы?
Она хочет Гриффина, но все не так просто. Если она откажется выйти за Томаса, то ничто не остановит Максимуса выступить против Гриффина. Ничто не остановит брата от ареста Гриффина и его повешения. Но даже если этого не произойдет, сможет ли она выйти за Рединга, зная, что ей придется отказаться от семьи? Никогда, возможно, не видеть Фебу и кузину Батильду, и Максимуса? При одной только мысли об этом к горлу подступил удушающий ужас.
– Вы приняли решение отказаться от винокурни? – с отчаянием в голосе спросила Геро.
– Я не могу, – твердо ответил Гриффин. – Ник умер, защищая наше общее дело. Я не могу вот так взять и предать его.
– Тогда мне придется выйти за Томаса, – беспомощно произнесла Геро и опустила полог, чтобы не видеть его. – Наверное, так будет лучше.
– Вы так не думаете. – Его голос был низким и хриплым и звучал совсем близко.
– Почему? – устало спросила она. Сердце у нее уже давно ныло, так давно, что она перестала замечать эту боль. – Я не могу выйти за вас. Мы с вами абсолютно не похожи.
– Правильно, – прошептал он совсем близко от нее – на расстоянии дыхания. Их отделял лишь тонкий полог. – Вы и я, у нас с вами ничего общего. Вы больше похожи на Томаса: уравновешенная, осторожная в своих решениях и поступках.
– Звучит как ужасная зануда.
Он засмеялся. Такой интимный смех…
– Я сказал, что вы похожи на Томаса, но вы не такая, как он. Я никогда не замечал, чтобы вы были скучной.
– Спасибо. – Она коснулась кончиком пальца полога и почувствовала сквозь ткань его щеку.
– Я считаю, что наши очевидные различия являются залогом идеального брака, – сказал он, двигая скулой под ее пальцами. – Вы умрете от скуки с Томасом уже через год. А если я встречу леди с таким же характером, как у меня, то мы разорвем друг друга на части через месяц. Вы и я – мы подобно хлебу и маслу.
– Звучит романтично.
– Тише. – В его голосе, дрожащем от смеха, прорывались торжественные нотки. Геро погладила его по щеке. – Хлеб и масло, – повторил Гриффин. – Хлеб придает прочность маслу, а масло придает хлебу вкус. Вместе мы единое целое, – заявил он.
Геро сдвинула брови.
– Выходит, я хлеб.
– Иногда. – Каждое произнесенное им слово она ощущала у себя под ладонью. – А иногда хлеб – я, а вы – масло. Но мы неразделимы. Понимаете?
– Я… – Она хотела сказать «да». Она хотела сказать, что согласна выйти за него и отбросить сомнения, которые роились у нее в душе. – Я не знаю.
