Лидия Джойс - Порочные намерения

—Лорд Гамильтон не делал этого, мадам, — сказала Эм.

— Я полагаю, теперь я это понимаю, — сказала леди Гамильтон.

Эм не могла не спросить, хотя это ее и не касалось:

— Почему вы не сказали ничего много лет назад, когда Гарри умер? Почему вы молчали?

На лице леди Гамильтон появилось напряжение.

— У меня никогда не хватало духа признаться, что я люблю его. Как могла я выдвинуть против него такое серьезное обвинение? Вы видели его в гневе? Он ужасен.

Временами он выходил из себя — не из-за меня и не из-за других детей и почти никогда из-за Гарри, — и это надо было видеть. Я знала, что он не смог бы убить свое дитя нарочно… Но случайно, если бы Гарри спровоцировал его и он ударил бы мальчика так, что тот попятился бы, споткнулся, упал… Да, это я могла видеть. Это никогда нельзя было бы доказать, и это только запятнало бы его честь, которая для лорда Гамильтона дороже собственной жизни. Но все же я могла это видеть.

Положение сложилось чудовищное — гордость, страх и глупость издевательски сошлись воедино, чтобы разрушить привязанность лорда и леди Гамильтон друг к другу — или, что еще хуже, не разрушить ее, а превратить во что-то мерзкое и враждебное. Потому что эта привязанность как-то выжила за двенадцать лет недоверия и молчания. Лорд Гамильтон считает, что теперь этому нельзя помочь, раз он не попросил Эсмеральду пойти к его жене с этим рассказом, а только к сыну. Эм надеялась, что он поступил неправильно.

Они долго сидели молча. Эм наблюдала за отсутствующим взглядом леди Гамильтон, смотрела, как отблески огня играют на тонком морщинистом лице графини. Наконец лицо леди Гамильтон приняло твердое выражение, совершенно ей не свойственное. Эм даже не сразу поняла, что это решимость.

Графиня протянула руку к ленте звонка. Мгновение спустя в дверях показалась ее камеристка Валетт.

— Да, миледи? — спросила она, сложив руки на своем платье из черной тафты.

— Пожалуйста, ступайте в мою туалетную и достаньте все платья, которые я не надевала последние два года, — велела леди Гамильтон.

— Мадам? — переспросила Валетт с изумленным видом.

— Идите, — приказала графиня. — Как только вы кончите, пошлите Джима с ними в лавку подержанного платья. Перенесите все, что останется, в бывшую туалетную. Я намерена спать в моей старой спальне через два дня.

— Не думаю, мадам, что этого времени хватит, — заметила Валетт.

— Тогда я присоединюсь к вам через некоторое время и сама все просмотрю, — сказала леди Гамильтон. — Я слишком долго жила вдали от графа.

Валетт бросила на нее удивленный взгляд:

— Несколько лет, мадам.

— Тем больше причин поторопиться, Валетт! — сказала леди Гамильтон, явно желая, чтобы та ушла.

— Да, мадам, — ответила камеристка, резко выпрямляясь. Она присела и вышла, закрыв за собой дверь.

— А теперь насчет вечера, который вы хотите устроить, — продолжила леди Гамильтон.

Глава 21

Эм вышла из гостиной леди Гамильтон, чувствуя себя совершенно опустошенной. Она направилась к выходу, но в дверях ее остановила какая-то тень.

— Лорд Варкур, — сказала она, стараясь говорить холодно, но сама при этом сжалась. — Кажется, мое прощание было преждевременным.

— Эммелина, — возразил он, — пока ваши визиты к моей матери будут продолжаться, так оно и будет.

Ее сердце подпрыгнуло от страха, когда он назвал ее настоящим именем, и она машинально огляделась, не слышал ли этого кто-то из прислуги. Но в коридоре было пусто. Самообладание вернулось к ней.

— Зачем вы здесь? — спросила она.

— На некоторое время я вернулся в свои комнаты, — сказал он, кивая. Позади него она различила очертания остова старинной кровати.

— Чтобы не спускать с меня глаз, — предположила она. — Разве вас не удовлетворяет работа ваших шпиков?

— Они могут следить за вами, но они не могут вас остановить.

— Если вы хотите меня остановить, почему вы не разоблачили меня? Это в ваших силах.

Варкур смотрел на нее без всякого выражения, и сердце ее сжалось от этого равнодушия.

— Да, это в моих силах. Но вы украли фамильные драгоценности Олтуэйта. За подобную кражу полагается виселица. Вы заслужили многое, но не это.

Какая-то горничная распахнула обитую зеленым сукном дверь, ведущую на заднюю лестницу. Девушка бросила на разговаривающих долгий любопытный взгляд, а потом отвела глаза и поспешила в другую комнату.

Как только она ушла, Эм сказала напряженно:

— Если вы хотите поговорить со мной, давайте хотя бы войдем в какую-нибудь комнату.

Варкур отступил назад, жестом предлагая ей войти в спальню.

Эм попятилась.

— Леди никогда не сделает этого.

Его черные глаза сверкнули.

— Но мы с вами знаем, что вы не леди. Моя комната — либо мы будем разговаривать здесь.

Эм неохотно вошла. Он закрыл дверь, потом повернулся и прислонился к ней, скрестив руки на груди в такой знакомой позе, что ей стало больно. Невольно она ощутила легкую дрожь.

— Снимите вуаль, — были его первые слова.

Эм медленно подчинилась, с отвращением обнажаясь перед ним. Он окинул ее лицо одним быстрым взглядом. Она не посмела подумать о том, что выразило его лицо, но отчасти его каменность смягчилась. Ей было больно за него и за себя. Она бессознательно поправила выбившуюся прядь волос.

— Я послал людей разведать вашу историю, — продолжал он после затянувшегося молчания.

— Какую именно? — парировала она. — Как вы сказали, у меня их много.

Ей не следовало спорить с ним — сейчас это было ей не по средствам, но она не могла не сопротивляться, как раненое животное.

На мгновение Варкур прикрыл веками глаза, в них мелькнуло выражение, которое Эм не смогла прочитать Выражение это тут же исчезло.

— Историю вашего происхождения. У меня есть теперь последнее имя, и, сложив его с первым, я получил целое — Эммелина Данн.

Эм закусила губу.

— О вашей матери я не смог ничего узнать, — продолжал он, — но вы действительно выросли в доме лорда Олтуэйта с его детьми. Мои агенты поговорили с вашей старой няней.

— Вы хотите сказать — ваши шпики, — поправила она его.

Он пожал плечами:

— Агенты. Шпики. Какое это имеет значение? Вы были особенно близки с Энн, младшей дочерью, как вы рассказывали, но после ее смерти вы стали неразлучны с Элис — до тех пор, конечно, пока она не стала проводить сезоны в Лондоне и не вышла замуж.

— Да, — сказала она, вздернув подбородок.

— А потом… а потом все тонет во мраке, — продолжил он. — Ваша няня уехала в деревню с приличной суммой денег, которую старый барон милостиво назначил ей в своем завещании, а учителя и гувернантки давно исчезли. У вас никогда не было собственной горничной.