Бетина Крэн - Неотразимый обольститель
Где он? Почему не ответил на ее записку, не зашел, как обещал раньше? Она попыталась представить, что он подумал, когда увидел сегодня утром статью... если он ее видел. Потом Беатрис вспомнила, как тщательно Коннор просматривал утренние газеты, когда они были в Олбани. Конечно, он видел статью. Наверняка он знал, что история может иметь самые печальные последствия и для него. Ее сердце заколотилось при ужасной мысли, что Коннор тоже сейчас подвергается риску. Его уже связали с ней в газетах, и теперь все, что чернит ее репутацию, может запачкать и Коннора и дать его противникам в руки оружие, которое они используют на выборах.
Неужели дело в этом? Неужели он отстранился от нее? Беатрис похолодела. А если его спросят об этой истории, неужели он станет все отрицать... и утверждать, что всего лишь занимался ее юридическими делами... и больше их ничто не связывает? Беатрис вспомнила о том, как он защищал ее на заседании комиссии. Неужели Коннор мог с такой решительностью поддерживать ее тогда, а теперь просто отвернулся? В темноте как будто прошелестел голос Херста Барроу: «Он повернется к вам спиной... как раз тогда, когда будет вам нужен больше всего». Жуткое предсказание.
– Пожалуйста, Коннор... пожалуйста... – бормотала Беатрис, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания. Она наконец раскрылась навстречу любви и страсти, навстречу общению... обнаружила, что у нее есть сердце... и все для того, чтобы оно было разбито? Теперь Беатрис поняла, что от утреннего заседания зависела не только ее карьера, но и вся жизнь.
Этой ночью в полодиннадцатого Коннор выбрался из кеба у порога своего дома и стал медленно подниматься по ступеням. Дел Делани следовал за ним по пятам. Коннор провел весь день, обращаясь к группам городских рабочих и посетителям в ирландских клубах, а также к членам немецких общественно-культурных организаций. Повсюду, где бы ни был, он пожимал руки, шутил, льстил и обхаживал избирателей, добиваясь еще нескольких голосов. Сейчас у него не осталось ни сил, ни голоса, ни терпения. У входной двери он обернулся и окинул коренастого Делани таким взглядом, который прожег бы и гранит.
– По-моему, дальше я могу дойти сам, Делани, – ядовито заметил он, но его сарказм несколько потерял свою остроту из-за хриплого голоса. – Навряд ли где-то по пути к кровати меня поджидают дикие, необузданные суфражистки.
Заслуженный помощник босса отстал, но добился от Коннора согласия дождаться на следующее утро эскорта и только потом отправляться проводить кампанию. Коннор с трудом удержался, чтобы не врезать провожающему хорошенько, перед тем как войти в собственный дом.
В холле было тихо и темно. Поднявшись по ступеням и остановившись в дверях спальни, он подумал о Биби, и ощутил огромное желание увидеть ее, поделиться с ней тем, что произошло за последнее время. Но после всего физического и эмоционального напряжения, что он перенес задень, Кон-нор мог только стащить пиджак и упасть лицом вниз на кровать. Запах свежего белья напомнил ему ту первую ночь в Олбани... мягкую постель... ощущение ее кожи... Улыбнувшись, он закрыл глаза и не открывал их до следующего утра.
Миссис О'Хара, его домохозяйка, уже приготовила завтрак, когда он спустился, и, пока Коннор ел, положила перед ним смятый экземпляр вчерашней газеты. Она была открыта на странице со статьей, приводящей .слова Коннора после посещения текстильной фабрики в рабочем районе: «Дети должны ходить в школу, а не на работу». Эти невольно вырвавшиеся эмоциональные слова в очередной раз вызвали недовольство политических наблюдателей, следящих за его кампанией. Домохозяйка, подняв голову, заявила, что гордится им, потому что он всегда говорит то, что надо... что бы по этому поводу ни думали другие.
– Просто делай то, что считаешь нужным, парень, – произнесла миссис О'Хара, по-матерински похлопала его по плечу и вернулась на кухню.
Коннор слабо улыбнулся, отчаянно жалея, что она не имеет права голоса. Застонав от того, что такое пришло ему на ум, он перевернул газету и постарался доесть яичницу с беконом.
Но он все никак не мог отвести взгляд от газеты, и когда уже пил кофе, одно из слов привлекло его внимание. Коннор вгляделся и увидел, что это – словосочетание «Объединенная корпорация». Водя глазами по строчкам, он обнаружил имя «фон Фюрстенберг». Совсем загипнотизированный, Коннор схватил газету и прочитал заголовок статьи, расположенной как раз напротив заметки о его выступлении: «Скандал в корпорации – женщине-президенту предъявлено обвинение в аморальности!» «Свидетели утверждают, что наблюдали, как президент Объединенной корпорации, богатая финансистка и суфражистка Беатрис фон Фюрстенберг...» Желудок Коннора скрутило в тугой узел, пока он просматривал залихватскую статью, утверждавшую, что Беатрис видели во время ее «выступления» в пресловутом борделе. Потом он перевел взгляд в конец столбца, где было заявление о срочном заседании правления корпорации, проводящемся в четверг утром «с целью немедленного смещения миссис фон Фюрстенберг с поста президента Объединенной корпорации». Коннор закрыл глаза. Она рассказывала ему о попытке лишить ее поста президента. Тогда она, казалось, была уверена, что выиграла. Но то, чего ее противники не сумели достичь на заседании правления, сейчас они пытались добиться при помощи газет. И если этот гадкий образчик желтой прессы чего-нибудь да значит, то им вполне может повезти.
Похоже, что и в мире бизнеса репутация женщины была таким же хрупким, доступным для обсуждения всех остальных предметом, как и во всем обществе. Скандал превратит ее в отверженную, даже если на заседании будет доказана ее невиновность. Но четверг сегодня – они собираются этим утром!
«Поступай так, как считаешь правильным», – сказала ему миссис О'Хара. То, что он считал правильным, и то, на чем настаивала партия «Таммани», находилось на разных полюсах. Они требовали, чтобы он разорвал все отношения с Биби, отрекся от нее и от всего, что их связывало. Последние пять дней Коннор постоянно бунтовал в душе против этих требований. С прибавлением еще одной одинокой ночи конфликт все нарастал... между тем, что значила для него «Таммани», и тем, что она от него сейчас требовала... между преданностью их идеям и привязанностью к любимой женщине. Они сказали, что он принадлежит им полностью – душой и телом. Его мнение ничего не значит на предстоящих выборах, вот что они сказали. Он ничего не решает.
Решает, черт побери! Коннор сорвал с груди салфетку и вынул карманные часы. Почти девять! Проклятие – правление, может быть, уже собралось! Через секунду он был уже на улице и спешил в конец квартала, к остановке кебов. Он должен поехать к ней, помочь. Как бы странно и нелепо ни звучала правда, она их единственная надежда... даже если это означало раскрытие его собственной роли в той провальной затее с похищением. Ему надо будет привлечь Диппера и Шоти... и, если удастся, убедить Шарлотту выступить... И самое время, чтобы Присцилла и Джеффри ответили за свои поступки и понесли наказание, которого заслуживали.
