Кристи Келли - В вихре страсти
— Теперь их только шестеро. Энтони заметил, как дрогнул ее голос.
— Виктория, пока мы были в отъезде, здесь что-то произошло?
Она отвернулась:
— У двоих малышей объявилась тетя и забрала их. Он подошел к ней сзади, притянул к себе и обнял:
— Разве не лучше, если они будут жить в семье?
— Да, конечно. Но…
Он повернул ее лицом к себе. Только ли разлукой с детьми вызваны эти горькие слезы? Она всхлипнула и посмотрела на Энтони заплаканными голубыми глазами:
— Прости. Обычно я не даю волю слезам.
— Кажется, тебе нелегко дались эти два дня.
Она кивнула и устремила взгляд на пуговицу его жилета.
— Я сейчас принесу ожерелье. Ты подождешь меня здесь?
— Нет, я пойду с тобой. — Мысль о том, чтобы отпустить ее от себя хотя бы на секунду, приводила его в ужас.
— Оно у меня в спальне.
— Я пойду с тобой, — упрямо повторил Энтони. При слове «спальня» его воображение заработало в полную силу. Однако, когда в доме столько детей, вряд ли можно рассчитывать на то, что фантазии подобного рода воплотятся в жизнь.
— Ты все еще не доверяешь мне?
— Доверяю. Но такой распутник, как я, не может устоять перед искушением проникнуть в женскую спальню.
Она мягко рассмеялась:
— Ты действительно закоренелый распутник. Поднимаясь вслед за ней по лестнице, он наблюдал за грациозным покачиванием изящных бедер, но детские голоса, доносившиеся с третьего этажа, действовали весьма отрезвляюще.
— Сюда, — показала Виктория. — Моя спальня на втором этаже.
Маленькая комната была очень опрятной, но практически пустой. Узкая кровать, комод и ночной столик — вот и вся обстановка.
Виктория достала из нижнего ящика коробку, поставила ее на кровать, открыла и ахнула:
— О Боже!
— В чем дело? — Он заглянул в коробку и увидел несколько детских рисунков и какие-то мелкие безделушки.
— Оно пропало!
— Пропало? — Неприятный холодок подозрения пробежал по спине Энтони.
Виктория подняла глаза:
— Я спрятала ожерелье в этой коробке. Я не могла его заложить — там золотое плетение в виде герба. Сомертон, клянусь, оно было здесь.
— Помнится, ты говорила, что не так глупа, чтобы хранить ожерелье в своем доме, — напомнил он, стремительно закипая от гнева.
— Разумеется, я так сказала. — В ее взгляде светилось отчаяние. — Мне просто не хотелось, чтобы ты устраивал тут обыск на глазах у детей.
Он почувствовал, что она говорит правду.
— Допустим. Кто мог войти сюда, пока тебя не было? Она пожала плечами:
— Дети, Мэгги, миссис Трамбл, которую ты нанял перед отъездом… Да кто угодно! Я никогда не запираю комнату.
— Кто-нибудь знал про ожерелье?
— Только Мэгги. — Виктория еще раз переворошила содержимое коробки. — Мэгги не могла его украсть. Она работает у меня уже восемь лет.
Внезапно дверь распахнулась и в спальню вбежала девочка.
— Мисс Тори, я забыла показать вам… — Заметив Энтони, она запнулась, потом звонко спросила: — Вы кто?
Энтони взглянул на девочку и судорожно ухватился за спинку кровати. Его мысли устремились к маленькому медальону у него в кармане — с ним он никогда не расставался. Это невозможно. Такого не может быть. Виктория не стала бы скрывать!
— Бронуин, ты ведешь себя невежливо. Это лорд Сомертон, он пришел… — Виктория мягко засмеялась, указывая на ожерелье, украшавшее шею малышки: — Вот за этим.
— Но я нашла это в коробке, на которой написано мое имя.
Энтони казалось, что он сошел с ума. Глядя на девочку, он видел перед собой маленькую Дженну. Они похожи как две капли воды. Не только внешне. В детстве у сестры был такой же звонкий голос, та же манера говорить.
— Извини, Бронуин. — Виктория сняла ожерелье с шеи ребенка. — Я хранила ожерелье для лорда Сомертона, пока он был в отъезде. Оно слишком дорогое для такой маленькой девочки, как ты.
Энтони собрал волю в кулак и, наконец, сформулировал из обрывков вопросов, вертевшихся у него в голове, один — более или менее связный:
— Сколько ей лет?
— Девять.
Энтони едва удержался на ногах. Не желая множить число несчастных незаконнорожденных детей, он всегда был чрезвычайно осмотрителен. Почти всегда. Десять лет назад, как и на этой неделе, он не думал о подобных вещах.
— Мисс Тори, — дрожащим голосом сказала Бронуин. — Это тот человек.
— Какой человек?
— Который мне снился. Он пытался забрать меня отсюда.
Виктория погладила девочку по голове:
— Нет, Бронуин, это не он. А теперь, пожалуйста, оставь нас с лордом Сомертоном вдвоем.
— Да, мисс Тори.
Некоторое время Энтони не мог оторвать глаз от двери, за которой скрылась Бронуин. Затем повернулся к Виктории:
— Почему ты не сказала мне? Она нахмурилась:
— О чем? Я понятия не имела, что ожерелье взяла Бронуин.
У Энтони в глазах потемнело от ярости.
— Меня не волнует это чертово ожерелье. Как ты могла не рассказать мне о ней? Почему ты молчала всю неделю?
Виктория обиженно посмотрела на него:
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Он достал из кармана медальон, открыл его и протянул ей.
— Откуда у тебя ее портрет? — Виктория взглянула на медальон, и у нее задрожали руки. — Откуда?
— Это моя сестра Дженевра, или Дженна, как ее все называют. На портрете ей десять лет.
— Ты ошибаешься. Это Бронуин! Разве ты не видишь?
— Виктория, почему ты не сказала мне, что у меня есть дочь? — Энтони схватил ее за плечи и встряхнул: — Я имею право знать о ее существовании.
Она оцепенела:
— О Боже! Ты думаешь, она наша дочь? Наша с тобой?
— Разумеется! А чья же еще! — прорычал Энтони.
У Виктории подкосились ноги. Бронуин точно не ее дочь, значит…
— О небо! — воскликнула она. — Ты и она!
У нее словно пелена с глаз упала. Она вспомнила, как леди Уайтли предостерегала ее от общения с Сомертоном, потому что он не уважает женщин и приносит им одни страдания. Очевидно, леди Уайтли не желала, чтобы Сомертон узнал о том; что Бронуин — его дочь.
Он солгал. Виктория не была его первой женщиной. Леди Уайтли родила через семь месяцев после той роковой ночи. И Бронуин была очень здоровым младенцем, вполне доношенным.
Он солгал!
— Уходи, — прошептала она. — Я больше не хочу тебя видеть. Никогда. Уходи из моего дома!
Энтони схватил ожерелье и ринулся к двери:
— Завтра я вернусь за своей дочерью.
У Виктории перехватило дыхание. На этой неделе она уже потеряла двоих питомцев. И не намерена терять еще одного.
— Ты не посмеешь забрать ее у меня!
