Дженнифер Хеймор - Сезон обольщения
Прижимая письмо к груди, Бекки закрыла глаза. Может, ее мать, как и та первая любовь Джека, Анна Терлинг, была выдана замуж за человека, которого никогда не любила, только потому, что он был пэром?
Бекки открыла глаза, услыхав шаги в коридоре.
— Мистер Дженнингс!
Старик остановился с охапкой белья в руках, которое нес в стирку, и заглянул в комнату:
— Да, мэм?
— Вы знали мою мать, не так ли?
— Нуда, конечно же, знал. — Улыбка показалась на его старческих тонких губах. — Вы просто ее копия, миледи.
Бекки кивнула. Ей часто об этом говорили. Вообще Джеймсы были высокими и смуглокожими. Гарретт, например, был Джеймсом с ног до головы. Но Бекки родилась от второй жены отца и не унаследовала родовых признаков его семьи.
— А какой у нее был характер?
Мистер Дженнингс прислонился к дверному косяку и надолго задумался. Длинные морщины углубились на его лбу.
— В последний раз, когда я ее видел, она была где-то десяти или двенадцати лет от роду. Совсем девчушка. Балованная, но милая. И всегда ко всем — с улыбкой.
— А потом она уехала? — спросила Бекки.
— Да, уехала. Насколько я помню, это не доставило ей радости.
Бекки показала на пачку писем на своих коленях:
— Я только что прочла это. Мне кажется, она была совершенно несчастна.
— Да, потом еще этот случай с герцогом… Бедняжка.
— Какой случай?
Глаза у мистера Дженнингса стали круглыми.
— А вы разве об этом не слышали? — Словно сам над собой посмеиваясь, он покачал головой: — Ну конечно, не слышали. Вы же тогда еще и не родились. Да это не важно, миледи.
— Расскажите.
— Это не так важно.
— Что случилось между моими отцом и матерью? Все, что я знаю… — Бекки взглянула на верхний листок в пачке старых бумаг, — что мама… его ненавидела.
Мистер Дженнингс почесал в голове:
— Ну ладно, это же я завел разговор. Сожалею, что вспомнил об этом.
— Но вы уже вспомнили, — настаивала Бекки. — Придется заканчивать.
Мистер Дженнингс перевел взгляд на пыльные занавески на окне.
— Видите ли, ваша мама по молодости стала флиртовать. Поползли разные слухи. Но потом… вы понимаете, я не могу сказать вам точно, потому что я простой слуга, а мы зачастую слышим только часть истории, отнюдь не всё…
— Конечно, я понимаю, — сказала Бекки. — Пожалуйста, продолжайте.
— Ну вот. Говорили, что она, так сказать, флиртует. Однажды, когда ей было восемнадцать, она оказалась на балу, где перебрала пунша, и тогда… — Старик остановился, явно в замешательстве.
Бекки сидела в кресле очень тихо, выпрямившись. Она ни разу еще не слышала, как повстречались ее родители.
— Ну пожалуйста, мистер Дженнингс, рассказывайте.
— Ну вот, мэм… Говорили, что она стала заигрывать с герцогом Калгоном. А будучи довольно пылким человеком, он принял это, так сказать, слишком близко к сердцу.
— Он что же… соблазнил ее?
Высвободив руку из стопы белья, мистер Дженнингс попытался ослабить галстук.
— Ну, не совсем так, миледи. Просто рассказывали, что он… позволил себе слишком большие вольности в отношении юной девушки. — Его кадык выразительно шевельнулся. — Осмелюсь сказать, это большое счастье, что ее родители, то есть ваши, миледи, дедушка и бабушка, помчались в Лондон и заставили его поступить благородно. Кажется, их поженили в течение двух недель.
После долгого молчания Бекки улыбнулась и натянуто кивнула:
— Спасибо вам за этот рассказ, мистер Дженнингс. Я никогда… В общем, я этого не знала.
— Жаль, что вы услышали это от меня, миледи. Это действительно грустная история. Ну, разумеется, если не считать ее конца.
— Ее конца?..
— А как же. Конечно. Ведь мисс Мэри стала герцогиней. — Он широко улыбнулся, видимо искренне полагая, что стать герцогиней — высочайшее счастье, которого может достичь женщина.
— Ну да, — рассеянно молвила Бекки. — Конечно.
Мистер Дженнингс выпрямился.
— Что ж, миледи. — Подбородком он указал на груду белья у себя в руках. — Пойду-ка я лучше вниз. Миссис Дженнингс уже, наверное, удивляется, куда это я пропал.
Бекки рассеянно кивнула. Едва заметив, как мистер Дженнингс закрыл за собой дверь, она развернула следующее письмо.
«Декабрь 1804 года
Мама и папа!
Благодарю вас за последнюю почту; рада была получить от вас весточку. Спасибо за заботу о благополучии его светлости. Он чувствует себя великолепно, уверяю вас. В настоящее время он на охоте в Шотландии. Я же останусь в Калтон-Хаусе до весны. Мне сказали, что ребенок вот-вот появится на свет, и его светлость пожелал, чтобы я оставалась в Йоркшире, пока это счастливое событие не произойдет.
Еще раз спасибо за ваше письмо.
Ваша и т. п.
Мэри Калтон».Бекки вздохнула. Похоже, мама стала столь же равнодушной, как и ее родители. И тут она заметила приписку в самом низу листка:
«6 декабря 1804 года утром ее светлость герцогиня Калтон разрешилась от бремени дочерью».
Бекки медленно свернула письмо, положила его в стопку и подняла глаза на Выцветшие занавески, которыми было закрыто окно. Она ведь и забыла про свой день рождения. Завтра ей исполнится двадцать три года.
Бекки собрала письма, снова связала их в пачку и медленно поднялась — тело ее словно отяжелело от почти всепоглощающей печали. Значит, мама никогда не любила отца. Да и он, очевидно, никогда ее не любил. Как это ужасно — жить с сознанием того, что твой муж — самый худший твой враг! Бекки следовало понимать такое — она прожила с подобным сознанием один полный день, и даже этого короткого времени хватило, чтобы безвозвратно изменить ее характер.
А ведь она чуть не повторила эту ужасную ошибку. Со вздохом Бекки подошла к шкафу, чтобы положить письма на место, туда, где нашла их. Как раз в тот момент, когда она задвигала ящик, дверь в спальню внезапно распахнулась и громко ударилась о стену. На пороге стоял Джек Фултон.
Глава 20
Бекки изумленно смотрела на него. Горькая, душащая ненависть схватила ее за горло.
Как посмел он сюда явиться?! Как посмел вторгнуться в ее дом, в ее святилище?!
Волосы его растрепал ветер, лицо было красно. На нем не было шляпы, но плащ он снять не успел.
— Бекки. Слава Богу, я нашел тебя! Слава Богу, ты здесь!
Она с трудом собралась, чтобы обрести дар речи, а когда заговорила, голос ее прозвучал низко и твердо. И очень решительно.
— Убирайся.
Джек покачал головой:
