Сюзанна Энок - Репутация герцога
— Да.
— Понятно. И когда ты решил, что именно она заменит Шарлотту?
— Она никого не заменит, — отрезал Себастьян. — Я оплакиваю Шарлотту и буду тосковать по ней до конца жизни. Я никогда никого не искал и, уж конечно, не ожидал найти, но это случилось. В тот миг, когда я увидел Жозефину…
— Себастьян…
— Я не закончил, — оборвал он. — Женился бы я на ней, если бы она публично не объявила об этом? Не знаю. Скорее всего нет, и главным образом из-за реакции людей вроде тебя.
— Ты меня будто ножом пронзил, — пробормотал Шей, щурясь от утреннего солнца. — Меня тревожит твое… обостренное чувство чести, Себастьян. Я не хочу видеть, что из-за этого тебя заманили в ловушку.
— На самом деле я чувствую себя… вырвавшимся на свободу. Валентин говорит, что у нашего рода такой запас прочности, что я могу немного его потратить. Что я и делаю. — Он коротко улыбнулся, потом снова посерьезнел. — Я пытаюсь сказать, что мое сердце не умерло с Шарлоттой, это для меня самого удивительно. И сейчас оно, похоже, ожило и велит действовать. — Себастьян пристально посмотрел на младшего брата: — Тебе это не нравится?
— У меня есть сомнения. — Шарлемань нахмурился. — Ты ведь не говорил Жозефине о плане затопить Коста-Хабичуэлу?
— Нет, — неохотно ответил Себастьян.
— Это стратегия, или ты знаешь, что она может выдать нас и предупредить короля?
— Стратегия. Я доверяю ей. — Вероятно, этого не следовало делать. Себастьян даже не мог ясно сформулировать свою веру в нее, но не хотел подвергать ее сомнению.
— Тогда я буду волноваться за вас обоих.
— Учту, — кивнул Себастьян. — Ты принес письмо?
Шей вытащил из кармана свернутый лист бумаги.
— Я думаю, что мы учли все пункты. Должен сказать, Райс-Эйбл в этом настоящий дока. И теперь он собирается взять отпуск и снова заняться исследованиями.
— Если план сработает, я буду финансировать его экспедиции до конца его дней. Дай посмотреть.
— Взгляни! — широко улыбаясь, Стивен Эмбри отодвинул за завтраком тарелку Жозефины и бросил на стол газету.
— Что посмотреть? — спросила она, глядя на заголовки. Тарифы, число погибших в последнем сражении на Пиренеях, хлебные бунты в Йорке — все это ее не касалось. Но будто бы и касалось, потому что это интересовало Себастьяна.
— Третья страница, — сказал отец, потянувшись через ее плечо перевернуть лист, когда она не отреагировала. Он ткнул пальцем в большой квадрат слева: — Вот.
— О-о! — У Жозефины сердце замерло, а потом неистово застучало.
— Что значит «О-о!»? Это все, что ты можешь сказать? Читай вслух, я хочу это слышать.
Она откашлялась.
— «Семья Гриффин из Девоншира рада объявить о помолвке главы семьи, Себастьяна, герцога Мельбурна, с Жозефиной Эмбри, принцессой Коста-Хабичуэлы. Прекрасная Жозефина — единственная дочь и наследница Стивена и Марии Эмбри, короля и королевы Коста-Хабичуэлы. О бале по поводу помолвки будет сообщено дополнительно».
Расхохотавшись, король выхватил у Жозефины газету и перечитал объявление.
— Я вставил бы немного больше о Коста-Хабичуэле и о том, что мы продаем земельные участки, но объявление в красивой рамке и с гербом Гриффина.
— Ты не давал объявления? — спросила Жозефина, голос звучал не так ровно, как ей хотелось.
О Господи! Это напечатано. Все увидят.
— Я бы это сделал, если бы объявление не появилось сегодня. Ты втянула в это Мельбурна, и, должен сказать, я в восторге. Он будет хорошим союзником. И зятем.
Себастьян поместил объявление. Конечно, приличия требовали соблюдать правила, но приличия не диктовали называть ее прекрасной. Очевидно, он хотел, чтобы весь Лондон знал, что это не просто политический союз. Он любит ее.
И она его любит. Что она делает?! За ее спиной Гримм и один из лакеев деловито убирали блюда с буфета.
— Гримм, достаточно, спасибо.
Дворецкий поклонился:
— Ваше величество, ваше высочество.
Через секунду Жозефина и отец остались в комнате одни. Король, не отрывая глаз от газеты, сунул в рот виноградину.
— Великолепно. Великолепно! — усмехнулся он.
— Отец… папа, мне нужно задать тебе вопрос, — тихо сказала Жозефина, помня предупреждение отца, что их могут подслушать.
— Что, милая?
— Как ты сказал, Мельбурн может стать нам очень хорошим союзником, — начала она, тщательно выбирая слова. — У нас будет очень удобная жизнь.
— Будет. Я не оставил ему выбора и никогда не позволю ему диктовать мне.
Самодовольное превосходство в его голосе обычно вызывало в ней отклик, но теперь оно заставило ее вздрогнуть.
— Тогда объясни мне, зачем тебе нужно умышленно раздражать его, отправляя корабли с людьми, за которых он чувствует ответственность. Мы не нуждаемся в этом доходе и в потенциальных неприятностях.
— Здесь я решаю, что делать. Эти переселенцы уже положили в мой карман шестьдесят тысяч фунтов. Это стоимость шести лет милосердия Мельбурна.
— Но он дал бы больше, если бы доверял тебе.
Эмбри медленно свернул газету.
— Я боролся и выкручивался всю свою жизнь, — наконец сказал он. — Не тычь мне в лицо Мельбурном как образцом добродетели. Он родился с богатством и титулом. Ты думаешь, он хоть раз в жизни страдал от бессонной ночи? — Эмбри вздохнул. — Легко иметь принципы, когда им ничто не грозит.
Жозефина подумала, что у Себастьяна хватало бессонных ночей, особенно после смерти жены. Как могло быть иначе, когда столько людей полагаются на него и когда он так близко к сердцу воспринимает многое, что происходит с ними? Она слышала об одном его поступке — как он накормил отчаявшихся людей, пришедших к воротам Карлтон-Хауса, и снабдил их запасами, а они ведь жили не на его землях.
— Ты не единственный, кто добился того, что имеет.
— Ты имеешь в виду себя? — Отец поднял бровь, переняв это у Себастьяна. — Ты понятия не имеешь…
— Не себя, — быстро возразила Жозефина. — Я знаю, как тяжко ты трудился, чтобы дать мне привилегированное воспитание. Я говорю о тех людях, которые купили землю в Коста-Хабичуэле. Большинство из них хочет новой жизни, как хотел ты.
— Не как я, — усмехнулся он. — Я никогда не доверял никому, полагался только на собственный ум и использовал жадность других. Если эти дураки хотят потратить последний шиллинг на то, что слишком хорошо, чтобы быть правдой, остается лишь надеяться, что они не слишком удивятся, когда эта правда откроется.
— Папа, это ужасно. Мы обычно брали деньги у тех, кто мог позволить себе их потерять.
