Карен Рэнни - Шотландская любовь
Шона отвернулась.
– Из твоего молчания я делаю вывод, что не говорила, – подытожила Хелен. – Не упусти свой шанс, Шона. Потому что когда-нибудь настанет день, когда ты снова захочешь переписать прошлое, но это будет уже невозможно. Не позволяй гордости помешать тебе.
– Дело не в гордости, – выпалила Шона. Ах, если бы только гордость… – Если бы речь шла о том, что сделала я, то я могла бы это исправить. Но дело в нем. – Слезы застили ей глаза, когда она посмотрела на Хелен. – Он меня не хочет.
– Откуда ты знаешь?
– Я здесь. А он там. Если бы он меня хотел, то пришел бы в Гэрлох.
– А ты его хочешь? Любишь его? Возможно, настало время сказать ему об этом.
Шона отвернулась, подошла к двери и сделала вид, что ее очень интересует резьба на двери.
Они никогда не произносили слова «любовь». То, что происходило между ними, не требовало слов, и любые клятвы показались бы насмешкой.
– А вдруг уже слишком поздно? – тихо спросила Шона.
– Слишком поздно только после смерти. А пока ты жива, у тебя есть возможность все исправить.
Правда ли это? Их все еще связывает похоть, может, потребность друг в друге. Но любовь? Вдруг уже слишком поздно для любви?
– А что ты натворила? – спросила Шона у Хелен, отчаянно желая сменить тему разговора. – Ты сказала, что скверно себя чувствуешь из-за того, что сделала.
Хелен улыбнулась:
– Уже не важно. – Она покачала головой. – Может, я поступила не очень мудро, но таких глупостей, как ты, не делала.
Последнее замечание уязвило Шону, однако с правдой такое часто случается.
Глава 26
– Святая Бриджит, – пробормотала Шона, глядя на свое отражение.
Хелен и Фергус умудрились перетащить в ее комнату зеркало матери, и теперь она разглядывала себя, потрясенная до глубины души.
– Я не могу никуда выйти в таком виде, – заключила она.
Платье Мириам, когда она впервые его увидела, вовсе не показалось старомодным. Да, цвет странный – какой-то оттенок старого красного вина, – но вроде бы наряд вполне приличный. Правда, она не рассчитывала, что будет смотреться в нем вот так. Платье полностью обнажало плечи и откровенно подчеркивало тот факт, что природа наделила ее… ммм… пышным бюстом, большая часть которого была выставлена на всеобщее обозрение.
– По-моему, очень смело, – заметила Хелен из-за ее спины.
– Я знаю. Слишком смело.
– Вовсе нет, – возразила Хелен, к ее удивлению.
Шона оглянулась через плечо на компаньонку.
– Шона, послушай, если мистер Лофтус купит замок, то тебе больше не представится случая потанцевать в Гэрлохе. Если же Фергус откажется его продавать и сделка не состоится, то тебе все равно не хватит денег на другую ассамблею.
Чистая правда. Хелен лучше всех знала, как тяжело ее финансовое положение.
– Это твой прощальный выход в свет в качестве Имри из Гэрлоха. Почему бы тебе не оставить о себе яркое воспоминание?
– Шокирующее?
– Нет. – Хелен торжественно оглядела ее с ног до головы. – Величественное. Это платье тебе в самом деле очень идет. Думаешь, Мириам предвидела это?
– Если я скажу «нет», получится, что она намеревалась вырядить меня как пугало. Так что давай сделаем вид, что она была очень любезна и я с благодарностью приняла ее щедрый дар.
Хелен одобрительно улыбнулась.
Платье и вправду было красивое. Обтягивающее талию, с глубоким декольте, украшенное полосами переливчатой ткани, которые лежали на плечах и ниспадали до локтей. Шона понятия не имела, что носят сейчас в Америке, но ИнвергэрГлен такого платья никогда не видал, это точно.
– Шона, все эти годы ты вела себя как примерная вдова, – сказала Хелен. – Может, пришло время чуть-чуть шокировать публику?
Неужели Хелен забыла все, что Шона рассказала ей несколько дней назад, и теперь хочет, чтобы она полуголой объявилась в пиршественном зале?
Судя по огоньку в ее глазах – да.
– Кроме того, ты можешь привлечь внимание одного выдающегося шотландца.
– Уж лучше я, чем Мириам. – Шона поглядела на Хелен. – Она же помолвлена, разве ей не следует сохнуть по своему суженому?
Хелен эта реплика развеселила. Шона чуть-чуть смутилась – и чуть-чуть надулась.
– Не думаю я, что ей есть какое-то дело до жениха. Эту партию организовал мистер Лофтус. Полагаю поездка – в некотором роде утешительный приз для нее. Как и Гэрлох. Мистер Лофтус планирует преподнести его дочери в качестве свадебного подарка.
Это просто ужасно!
– И я уже молчу о том, что она еще вполне может убедить его, что есть более подходящая кандидатура на роль ее мужа.
– Человек с титулом, – уныло подтвердила Шона. – Первый баронет Инвергэр.
– Или лэрд Гэрлох.
Уже во второй раз за последние пять минут она теряет дар речи. Хелен что, никогда не угомонится?
– Фергус? Разве может она им интересоваться?
А вдруг Фергус той ночью в пиршественном зале не шутил? Нет, она никак не может стать родственницей Мириам Лофтус!
Шона наконец обрела способность говорить:
– Правда я похожа на кого-то другого?
– Нет, ты похожа на Шону, нарядившуюся на бал. – Хелен улыбнулась и тронула ее за плечо. – Дай, я поколдую над твоими волосами.
Она мягко повела ее к туалетному столику.
Слава Богу, разговор о Мириам Лофтус исчерпан.
Гордон знал свои ошибки наперечет. Одна из них – предвкушение, которое он испытывал, шагая по направлению к Гэрлоху.
Шона прислала ему приглашение на званый вечер. Будь у него хоть капля здравого смысла, он бы отказался. Но на обратной стороне карточки она написала: «Гордон, спасибо за щедрость». Кроме того, она пригласила и Рани, и хоть Рани отказался, Гордона такой жест порадовал. А Рани вообще не любил многолюдных сборищ, и его нетрудно понять.
Шона всегда была мастерицей по части словесных перепалок и умела всадить шпильку в самый подходящий для этого момент. Однако эта фраза излучала уязвимость, а само приглашение – щедрость натуры.
Может, он и дурак и зря идет в Гэрлох, тем более по такому случаю. Получается, он обязан вместе со всеми праздновать прибытие американцев в замок, принадлежавший древнему клану? А Имри просто покорно уйдут, пересчитывая монетки? Что-то подобная картина не вязалась в его сознании ни с Шоной, ни с Фергусом.
Нет, Шона скорее будет кричать и ругаться, и у нее в глазах снова запылает гордость Имри.
«У меня нет денег». Когда она произносила эти слова, глаза ее оставались сухими, а на лице лежало выражение стоического терпения. Что ей довелось пережить за эти семь лет?
