Джинджер Хэнсон - Любовь по переписке
– Я ведь говорил вам, не вмешивайтесь в наши дела.
– Вы не можете рассчитывать, что я буду молчать, когда вы обвиняете эту женщину в том, что она находится тут.
– Я могу рассчитывать, что вы будете молчать, так как это касается только меня и моей жены.
– Все в порядке. – Анджела похлопала своего защитника по руке. – Наверное, действительно будет лучше, если вы и девицы оставите нас наедине.
Шотландец засомневался, потом кивнул.
– Ладно, я буду в зале, если понадоблюсь вам. – Еще раз взглянув на Рэнсома, Шотландец направился к двери. – Пойдемте, милые девушки, вам тут совершенно нечего делать.
Женский шепот затих, когда двери закрылись за ними.
– Сейлер погиб, – резким голосом сказал Рэнсом. – Обвинение в убийстве аннулировано.
Анджела посмотрела на него внимательно:
– А что произошло?
– Я не знаю никаких подробностей. Дядя Ричард прислал телеграмму. Кажется, лошадь сбросила или задавила Сейлера.
Где-то в дальних комнатах раздался бой часов, приглушенный закрытой кухонной дверью. И это был единственный звук в наступившей тишине.
– Скоро надо будет кормить девиц, – сказала Анджела и наклонилась к столу. – Я хочу приготовить пирог. – Она взяла в руки скалку, которой собиралась раскатывать тесто.
Взволнованный, Рэнсом ходил по кухне.
– Если Сейлер умер, О'Брайону нет никакого смысла преследовать тебя. Ты теперь в безопасности и можешь спокойно вернуться в Теннесси.
Деревяшка выпала у нее из рук и свалилась прямо на тесто. Рэнсом остановился возле ее стола.
– Я не признаю чужого ребенка.
Анджела подняла на него глаза, при этом вид у нее был невероятно растерянный.
– О чем ты говоришь?
– Ты разрешила этому Шотландцу прикасаться к тебе. Совершенно незнакомому мужчине. Или ты его тоже спасала во время войны?
Она сложила руки на животе, как будто ограждая ребенка от необоснованных обвинений.
– Ты думаешь, что я разрешила другому мужчине то, что разрешала тебе?
Он постарался не реагировать на отчаянное выражение в ее глазах.
– А как ты считаешь, что я мог думать? Я целые дни разыскивал тебя, а когда нашел, ты оказалась в публичном доме рядом с мужчиной, который ухаживает за тобой..
– Он спас мне жизнь.
– И этого достаточно, чтобы разрешить ему прикасаться к тебе?
Покатившись по столу, скалка с шумом упала на пол.
– Почему только Шотландец? – Ярость изменила звук ее хриплого голоса. – Не забудь Грансера. А как насчет Малачи? На сеновале. – Кроме ярости, в ее голосе звучало презрение. – Наверное, он и есть отец ребенка.
– Вы слишком далеко зашли, мадам.
– Нет, еще недостаточно далеко.
Он боялся услышать то, что она могла еще сказать, и заставил ее замолчать единственным способом, который у него был в этот момент.
– Ты совсем не такая, как твоя сестра.
Анджела отступила на шаг, как будто он ударил ее. А он продолжал произносить слова, которые навсегда могли разъединить их судьбы.
– Ты не такая благородная леди, как она, и никогда не будешь такой. Сабрина никогда бы не жила в публичном доме и никогда бы не изменила мне.
Анджела покачнулась, услышав эти слова, а чувство вины захлестнуло Рэнсома. Она не была виноватой в том, что он любил Сабрину. Он подыскивал слова, которые могли бы смягчить нанесенный удар, но она заговорила первой:
– Ты прав. – Плечи ее опустились. – Я совсем не такая, как Сабрина, и никогда не буду такой. Ты просто не должен был жениться на мне.
– Я считал, что сама Сабрина хотела бы, чтобы я заботился о тебе.
Это признание заставило ее поднять голову и гордо расправить плечи.
– Сабрина предпочла бы видеть меня в аду, чем замужем за тобой.
Убежденность, с которой она говорила, невероятно поразила Рэнсома.
– Нет, – возразил он. – У Сабрины было благородное сердце. Она бы хотела, чтобы я защитил тебя.
– Сабрину совершенно не интересовало мое благополучие.
– Неправда, вы ведь были сестрами.
– Нет, мы не были настоящими сестрами.
– Но доктор Степлтон был твоим отцом? – удивленно спросил он.
– Он удочерил меня. Мы с Сабриной не были родными по крови.
– Вы росли вместе. Все кругом считали вас сестрами.
– Она играла роль преданной сестры для того, чтобы окружающие не узнали правды.
– А зачем ей надо было, чтобы это оставалось тайной?
– Она боялась, что кто-нибудь узнает, что я не настоящая Степлтон.
– А какое это имело значение?
– Мой отец был наполовину индеец чероки.
Как он мог быть таким слепцом? Ее прямые темные волосы, смуглый цвет кожи, как будто сохранявшей загар в любое время года, выдающиеся скулы.
– Ты частично индианка. – Это был не вопрос, это было признание.
Но Анджела этого не услышала. Сабрина убедила ее, что ни один джентльмен-южанин не сможет ее принять.
– Все вокруг считали нас образцовыми сестрами, потому что у Сабрины страх перед отторжением обществом был сильнее, чем ее презрение к моему происхождению.
Нагнувшись, она подняла скалку и пошла к раковине. Рэнсом крепко схватил ее за руку и повернул к себе лицом.
– Почему ты говоришь все эти вещи про Сабрину?
Скалка опять вывалилась у нее из руки, она почти подпрыгнула, а он еще сильнее сжал ее руку. Ей казалось, что боль от его впившихся пальцев уменьшит боль у нее в сердце.
– Сейчас это уже не имеет значения. Сабрина давно умерла.
– И не может защитить себя от твоих необоснованных обвинений. – Он отпустил ее руку, вздрогнув так, как будто рука была покрыта струпьями от оспы. – Я не верю тебе. Сабрина была очень доброй и благородной женщиной.
В каком-то смысле он был прав.
Та Сабрина, образ которой она создала в своих письмах во время войны, действительно была доброй и великодушной. Анджела сомневалась в том, что ее признание в авторстве писем сможет что-нибудь изменить. Так как Рэнсом очарован памятью о той прекрасной женщине, образ которой она создала, Сабрина будет всегда стоять между ними.
Анджела опустила руки вдоль передника, собралась с силами и посмотрела Рэнсому в глаза.
– Я должна поблагодарить тебя за то, что ты познакомил меня с индейцами. Теперь, после того, как я встретилась с Малачи и с Хоколинши, я поняла, что у меня нет оснований стыдиться своей индейской крови. Они очень хорошие, благородные люди. И я горжусь тем, что у меня в жилах течет индейская кровь.
– Зная о моей дружбе с Малачи, ты могла понять, что я никогда не стыдился бы твоего происхождения.
– Возможно, но ты всю свою жизнь сравнивал бы меня со своей иллюзией.
Он сердито нахмурился.
– Сабрина не была иллюзией. Анджела понимающе улыбнулась:
– Нет, она была из плоти и крови. Не лучше и не хуже, чем любая другая женщина, но ты помнишь только ее идеальные черты, и с этим не может сравниться ни одна живая душа. И ты закрыл свое сердце для всего остального.
