Барбара Картленд - Черная пантера
— С тобой все в порядке? — обеспокоенно спросил он.
— Голова болит, — ответила я.
Голова разболелась еще сильнее потому, что мне стоило огромных усилий сдерживаться на похоронах. Я ненавижу, когда люди устраивают сцены на публике. Когда зазвучал похоронный марш и священник начал читать молитву над узкой могилой, я стала думать, что теперь Элизабет освободилась от неприятностей и беспокойств, преследовавших ее на земле.
— Как бы мне хотелось знать, — в который раз сказала я себе, — что происходит после смерти. Если бы я только была уверена, что она обрела покой и счастлива!
Я чувствовала себя точно так же, как Филипп, который мучился от неспособности найти ответ на очень важный для себя вопрос.
Филипп отвез меня домой.
— Береги себя, Лин, дорогая, — проговорил он. — Ты очень нужна мне.
Он поднес мою руку к губам. Его слова отозвались в моей душе трепетом: впервые в жизни он назвал меня “дорогая”. Я знала, что с ночи вторника он стал относиться ко мне как к надежной опоре, он стал нуждаться во мне, между нами возникла близость, которой не было раньше. Я понимала, что это не любовь. Но я была довольна тем, что в его отношении появилась нежность и привязанность.
Я поднялась в свою комнату и, приняв аспирин, легла. Внезапно меня разбудил стук в дверь.
— Кто там? — спросила я.
— Приехала мисс Гендерсон, миледи, — ответил дворецкий. — Она говорит, что вы назначили ей встречу.
Я совсем забыла о ней.
— О Боже! — воскликнула я. — Попросите ее подняться. И подайте сюда чай.
Я с раздражением вспомнила о письме, которое написала старой акушерке. Как много времени прошло со вторника — с того дня, когда умерла Элизабет, когда между мной и Филиппом зародилось взаимопонимание. Я села, откинувшись на подушки. Мисс Гендерсон вошла в комнату, я протянула ей руку в надежде, что мое приветствие не покажется ей слишком сухим.
— Простите, что принимаю вас в своей спальне, — сказала я. — У меня страшно болит голова. Я собиралась отдохнуть.
Мисс Гендерсон оказалась маленькой полной женщиной с совершенно белыми волосами, которые были уложены в соответствии с модой времен короля Эдуарда. На ней была фетровая шляпка, в руках она держала зонтик и плащ, хотя на улице стоял жаркий солнечный день. На груди большим полукругом лежала тонкая золотая цепочка от пенсне. Стекла очень сильно увеличивали ее глаза, которые оказались на удивление ясными.
— Я привыкла бывать в спальнях, — с улыбкой ответила она. — Вы очень любезны, что согласились встретиться со мной, леди Гвендолин.
— Спасибо вам за поздравление, — проговорила я. — Уверена, мама очень обрадуется, когда я расскажу ей о вас. Я собираюсь съездить домой на выходные.
— Надеюсь, вы напомните обо мне леди Мейсфилд, — сказала сестра Гендерсон. — Мы давно с ней не виделись.
— Кажется, вы в своем письме говорили, что ушли с работы, — заметила я. — Вам нравится жить в Лондоне?
— И да, и нет, — ответила она. — Надеюсь, вы правильно меня поняли. Я живу вместе со своей дочерью и зятем. Мне удобно, но я скучаю по работе. Тяжело бездельничать после сорока семи лет деятельной жизни.
— Да, должно быть, ваш образ жизни очень сильно изменился, — сказала я.
— Мне шестьдесят пять, но я не выгляжу на свой возраст, не правда ли?
— Нет, конечно, — вежливо промолвила я.
— Я помогла появиться на свет более тремстам детям, — заявила мисс Гендерсон. — И это только частная практика. Я не говорю о работе в больнице.
— И я была одной из них! — воскликнула я. — Под каким номером я шла?
— Ну, так сразу мне не ответить, леди Гвендолин. Мне надо свериться со своими записями. Все годы, что я работала, я вела дневник. Есть очень интересные записи. Я нередко думала о том, чтобы опубликовать их, но, думаю, это будет нескромно.
— Особенно в отношении тех, кто хотел бы держать обстоятельства своего рождения в секрете.
— Вам нечего беспокоиться по этому поводу, — проговорила сестра Гендерсон. — Так, насколько я помню, в следующее воскресенье вам исполнится девятнадцать?
— Признайтесь, что вы просмотрели свои записи, — сказала я. — Не пытайтесь убедить меня, что девятнадцать лет спустя вы помните эту дату.
— Нет, конечно! — призналась она. — Хотя тут нет ничего сложного. Вы родились в воскресенье.
— Серьезно? — удивилась я.
— Я вспомнила об этом, когда читала свой дневник, — объяснила она. — Я только что пришла домой после родов, которые принимала в субботу. Я жила с родителями в Перлей. А в воскресенье утром мне позвонил доктор и попросил срочно приехать. Мне пришлось довольно долго добираться до Вест Энда: в 1920 году поезда по воскресеньям ходили не так, как теперь!
— До Вест Энда? — удивленно переспросила я. — А почему туда?
— Ваша матушка находилась на Парк-Лейн, — ответила сестра Гендерсон. — Помню, особняк произвел на меня ошеломляющее впечатление. Он был ужасно огромный, а позади располагался красивейший сад.
— На Парк-Лейн, — я была заинтригована. — Но мне казалось, что я родилась в Мейсфилде?
— О Боже, нет, — воскликнула она. — Забавно, что вы так думаете, леди Гвендолин. В Мейсфилд мы отправились позже, когда ваша матушка поправилась и была в состоянии путешествовать. Все считали, что ей будет лучше на свежем воздухе, подальше от шумного Лондона. У нее были тяжелые роды, вы родились на три недели раньше срока. Полагаю, вы знали об этом?
— Ничего я не знала, — ответила я. — Расскажите мне все с самого начала. Мне ужасно интересно. Дело в том, что мама никогда не рассказывала мне об обстоятельствах моего появления на свет. Признаюсь, я сама никогда ее не расспрашивала.
Подали чай, и пока дворецкий расставлял чашки на маленьком столике возле моей кровати, мисс Гендерсон подвинула поближе стул и начала свой рассказ.
— Как удивительно, что я рассказываю вам об этом! — проговорила она. — Итак, начнем с начала. Вы родились на три недели раньше срока. Естественно, вашей матушке не следовало бы ехать в Лондон, но ваша бабушка, леди Корримор, срочно захотела увидеть ее, и ей пришлось поехать. Все было готово к вашему рождению в Мейсфилде. Этим занимался доктор, который наблюдал за ней, и патронажная сестра.
Как я уже сказала, схватки начались в воскресенье утром. Ваша матушка подскользнулась, когда шла к завтраку. А все из-за этих мраморных полов — я всегда говорила, что они опасны. Вот бедняжка и упала. Сразу же послали за доктором Салтером. В те времена он был очень известен — сейчас он уже умер, — и я была одной из его сестер. Если он считал, что во время родов будут какие-то неожиданности или осложнения, он всегда посылал за мной.