Тереза Медейрос - Проклятие королевы фей
Резкая боль пронзила грудь Остина. До тех пор, пока он упрямо держался за убеждение, что никогда не сможет полюбить Холли, она могла оставаться его женой.
Почувствовав, что руки мужа разжались, Холли застыла, не пытаясь удержать его.
— Ты уже уходишь, да? Здесь слишком светло, и ты уходишь.
Но, вместо того чтобы направиться к двери, Остин подошел к столу и не спеша наполнил вином серебряный кубок. Окинув удовлетворенным взглядом зажженные свечи, он вдруг нахмурился.
— А где цветы? Здесь же должно быть много цветов! Холли смущенно отвела взор.
— Я от них постоянно чихала, — солгала она, — так что пришлось попросить Винифриду убрать их.
Ее изумление возросло еще больше, когда она увидела, что Остин, вернувшись к кровати, опустился на колени. Их взгляды встретились.
Остин поднял кубок.
— Я провозглашаю тост за свою жену!
Холли, увидев торжественное выражение его лица, ощутила, как в душе у нее зазвучала какая-то грустная струна. Но прежде чем она успела дать волю своей тоске, Остин поднес кубок к ее губам. Холли отпила большой глоток, медленно наслаждаясь вином, приправленным медом, словно мучившую ее жажду можно было утолить напитком.
Остин, в свою очередь отпив вина, выронил кубок, со звоном покатившийся по полу. Обхватив руками лицо Холли в порыве неистовой страсти, напугавшей и в то же время восхитившей ее, он заглянул в ее бездонные глаза и сказал:
— Я буду любить тебя в горе и в радости, леди Холли Тьюксбери!
После чего он поцеловал ее в губы.
При первом же легком прикосновении его теплых губ Холли охватило небывалое умиротворение. Ошеломленная долгожданной радостью, она решила, что, вероятно, все-таки умерла и попала на небеса. Это волшебное единение душ сблизило ее с мужем гораздо сильнее, чем все плотские наслаждения, которым они предавались в темноте. Когда до Холли дошло, что только что сделал Остин, ее взор затуманила пелена слез. Он назвал ее своей женой. Не капризную незнакомку с венком увядших колокольчиков на голове, облаченную в нелепый наряд, а ее, Холли Тьюксбери, в разорванном шелковом платье, чувствующую себя такой же обнаженной и беззащитной, как, должно быть, чувствовала себя Ева, когда бог впервые представил ее Адаму.
От церемонной почтительности поцелуя мужа Холли ощутила себя чистой и непорочной, как прародительница всех женщин до грехопадения. Этот благородный поступок вернул надежды на будущее. Холли не удивилась бы, если бы, взглянув в зеркало, увидела, что отвратительные следы, оставленные руками отца Остина, исчезли, растворились под нежным взглядом мужа.
Сорвавшийся с ее уст радостный крик был заглушен губами Остина. Обхватив руками его шею, Холли прижала мужа к своему сердцу, о чем так давно мечтала.
Остин с удовольствием остался бы так на веки вечные: укачивая Холли в своих объятиях, упиваясь сладостным нектаром ее губ, прерываясь лишь затем, чтобы прошептать слова извинения или, уткнувшись во взъерошенный шелк ее волос, произнести слова любви.
Холли первая, оторвавшись от его уст, прижалась губами к сильной шее мужа и, скользнув руками под рубашку, запустила пальцы в жесткие волосы, растущие на его груди.
Остин не удержался от стона, почувствовав, что эти нежные пальцы, спустившись по животу, взялись за завязки рейтузов.
Поймав руку Холли за тонкое запястье, он поднес ее к губам.
— Не надо, — прошептал он, не в силах сдержаться и целуя пульсирующую под тонкой кожей жилку. — Я этого не хочу.
Холли, прижавшись к его паху, тотчас же раскрыла обман.
— По-моему, тебе пора подумать о том, чего хочу я, — сказала она. — Мне следовало предупредить тебя, что отец всегда считал меня очень избалованным ребенком.
Остин хитро усмехнулся, поняв, что его жене необходимо самоутвердиться после того, как она была совершенно беспомощной в руках его отца.
— В таком случае я, разумеется, не могу отказать тебе.
Свое обещание он подтвердил тем, что дал рукам Холли полную свободу делать все, что ей заблагорассудится. Тонкие пальцы Холли сжали его напряженную плоть, и Ос-тин, откинув голову назад и стиснув зубы, глухо застонал.
Только одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы Остин понял: он ни в чем не может отказать своей жене. Даже когда она, упершись руками в его плечи, опрокинула его навзничь и принялась раздевать. Когда Остин ощутил кожей щекочущее прикосновение мехового покрывала, он нетерпеливо протянул к ней руки.
Глаза Холли сверкнули, словно два драгоценных камня. Она увернулась от мужа.
— Вы можете смотреть, милорд, — это гораздо больше, чем было позволено мне, но прикасаться ко мне вам запрещается.
Остин недоверчиво переспросил:
— Неужели ты справишься сама?
На лице Холли появилась лукавая усмешка.
— Сейчас увидишь.
Наблюдать за раздевающейся при ярком свете свечей Холли было ни с чем не сравнимым удовольствием. Встав на колени, она стащила через голову платье и нижнюю рубашку. Холли тряхнула остриженными кудрями, и Остин возблагодарил небо, что волосы ее еще не отросли и не скрывают от него восхитительную грудь. Руки его уже изнывали от желания ласкать Холли, прикасаться к ней, гладить ее роскошное тело. Все это он должен был бы сделать в первую брачную ночь. Сейчас Остин был готов расплатиться за тот долг, когда он так грубо лишил жену девственности.
Но Холли задумала дьявольское возмездие.
Когда Остин вновь протянул к ней руки, она отпрянула в сторону.
— Держите себя в руках, сэр, или я буду вынуждена сдерживать вас.
Остин откинулся на кровать, стиснув кулаки.
— Смею ли я просить вас о пощаде, миледи? Холли скользнула по его губам завораживающим легким поцелуем.
— Не тратьте зря силы.
Остин даже не смел мечтать о том, что отмщение может быть столь сладостным. Особенно когда этой мести ждало его возбужденное тело. Холли ласкала губами его лихорадочно горящую плоть, постоянно возвращаясь к его устам, осуществляя ласку, в которой ей так долго отказывали. Когда ее нежные губы коснулись напряженных мышц живота Остина, он вцепился в покрывало, сминая и комкая мех.
Холли, дразня его, скользнула своей пышной грудью по его телу, прикасаясь к его губам легкими мимолетными поцелуями. Остин застонал от наслаждения. Но оказалось, это лишь прелюдия к более восхитительным истязаниям. Ибо эти самые невинные губы, опустившись по его трепещущему телу, раскрылись, обволакивая его пылающую страстью плоть.
Остин ухватился за стойки, стиснув их с такой силой, что, казалось, балдахин вот-вот обрушится на них.
— Женщина, сжалься надо мной! — выдохнул Ос-тин, выгибая спину в неудержимом порыве, удвоившем его муки и его наслаждение. Уцелеть, пережить натиск Холли Остину помогло лишь то, что он все это время обдумывал в мельчайших подробностях свой ответный удар.
