Елена Арсеньева - Гори, венчальная свеча
Гюрд опустил глаза, скрестил руки на груди.
Сеид-Гирей с коротким, яростным криком рванулся к нему, но тут же на лице его появилось осмысленное выражение.
– Ты прав, брат мой. Отдать ее тебе – значит осквернить правоверного этим нечистым телом. Я бы хотел бросить ее моим бекштакам, но и для них она грязна и заразна. Тогда… убей ее, Гюрд. Я хочу видеть ее смерть. Убей ее!
– Нет, – пролепетала Лиза. – Не надо…
Больше она ничего не смогла сказать. Накатилась вдруг такая усталость, что захотелось упасть и уснуть. Пусть даже смертным сном. Все словно бы померкло вокруг; и только ятаган за поясом Гюрда, сверкая, слепил взор. Вот сейчас Гюрд выхватит его…
Он не шелохнулся.
– Что-о? – прошептал Сеид-Гирей. – Ты осмелился?..
Он не договорил. Дверь распахнулась с таким грохотом, словно в нее ударилось пушечное ядро, и в залу влетела Гюлизар-ханым.
– Рюкийе! – вскричала она, бросаясь к Лизе, скорчившейся на полу. – Ты жива?
– Во-он! – взревел Сеид-Гирей, наклоняя голову, будто взбешенный бык, и багровые жилы вздулись на его лице. – Вон отсюда!
– Нет, господин! – Гюлизар-ханым рухнула на пол, обхватив колени султана. – Не трогай Рюкийе! Ты не найдешь себе покоя, если лишишься ее! Я ведь знаю тебя больше двадцати лет, о эльмаз[88] моего сердца, знаю твое неистовство. Поверь, Рюкийе ни в чем не виновата. Это все я… хотела, чтобы твоей валиде стала она. Я так ненавидела Чечек, злобную, мстительную, глупую! Это я, господин, это я подожгла постель, в которой спал ее ребенок!
– Гюлизар-ханым… – Сеид-Гирей тяжело покачал головою. – Замолчи! Ты болтаешь пустое. Ты наговариваешь на себя!
– Я хотела, чтобы он погиб, а Рюкийе родила тебе другого сына и стала твоей валиде. Это я, – твердила Гюлизар-ханым, зажмурясь и прижав руки к груди, – клянусь тебе Господом нашим, Иисусом Христом, Пресвятой Девою клянусь, что это я указала дорогу Ахмету Мансуру в Хатырша-Сарай и помогла ему похитить Рюкийе…
Это было уже свыше сил Сеид-Гирея. Взор его помутился.
– Ты! – застонал он, бросаясь к армянке, и Лиза увидела, как что-то блеснуло в его руке. – Ты!.. – Он на миг склонился над Гюлизар-ханым, раздался булькающий хрип, и она тяжело завалилась на правый бок, беспомощно хватаясь руками за воздух. В левом боку ее, под ребрами, торчала рукоять ножа.
– Гоар! – Лиза вскочила, однако ноги ее подкосились, и она беспомощно осела на пол, скорчившись, прижав кулаки к глазам. – Что ты наделала, Гоар?
– Что ты наделала? – тонким голоском испуганного мальчишки проговорил Сеид-Гирей, падая на колени рядом с Гюлизар-ханым. – Матушка моя! Что же ты наделала?
Рядом с ним, тоже на коленях, стоял Гюрд, приподнимая голову Гюлизар-ханым и что-то бормоча дрожащими губами.
– Мой… маленький, – тяжело выдохнула Гюлизар-ханым, нашаривая руку Сеид-Гирея. – Ничего. Я сама виновата…
– Матушка! Матушка! – отчаянно, бессмысленно повторял он, склоняясь к ней все ниже.
– Ти-ше… – молвила Гюлизар-ханым, и Сеид-Гирей послушно умолк. – Я должна сказать… я хочу открыть тебе… Помнишь сон, который ты видел три дня назад?
– О Аллах! Она бредит! – простонал Сеид-Гирей. Но пристальный взор Гюлизар-ханым заставил его умолкнуть.
– Не мешай. А то… не успею… Казна твоя пуста, но Аллах услышал твои молитвы… Помнишь свой сон? Помнишь?
– Ну, помню, – со страдальческим выражением простонал Сеид-Гирей. – Мне приснились три седобородых старика, которые велели насыпать холодной золы в углу подвалов, где хранятся бочонки с порохом, потом найти того, кто оставит в золе свой след, и убить этого человека, отдав им в жертву. Тогда вскорости мне откроется богатейший клад, и все мои беды и несчастья навек отступят! Мы с тобою насыпали там золу, но никто не оставил своего следа, и я решил, что все это чепуха, все только сон!
– Оглан мой, – ласково промолвила Гюлизар-ханым, – сыночек! Я видела там след! Иди туда, найди, кому он принадлежит, сделай все, как просили те почтенные люди.
Лицо Сеид-Гирея вспыхнуло, как у мальчишки, которому подарили крепость с пушками, войском и сундуком сластей в подвалах.
– Это правда?! – Он вскочил.
Гюлизар-ханым только глаза прикрыла, и Сеид-Гирей кинулся к порогу.
– Гюрд! – окликнул он уже из-за дверей. – Скорее за мной!
Гюрд все еще склонялся над раненой, но она указала ему взглядом на дверь.
– Не оставляй своего господина, – выдохнула Гюлизар-ханым. – Ты же знаешь, он из тех, кто, отрубивши голову, чешет бороду! Умоляю тебя…
– Я не оставлю его, матушка, – кивнул Гюрд. – Не оставлю до самой смерти.
– Поклянись.
– Клянусь. Клянусь Аллахом! – Гюрд прижал руку к сердцу, и Гюлизар-ханым чуть усмехнулась:
– Иди. Со мной побудет Рюкийе.
Гюрд быстро взглянул на Лизу и вышел.
– Рюкийе, – прошептала Гюлизар-ханым, шаря вокруг, словно искала что-то, и застонала. – Я должна повиниться перед тобой…
Ее стон вырвал Лизу из оцепенения. Она подползла к распростертой на полу армянке и обняла ее.
– Гоар, – всхлипнула Лиза, – Гоар, миленькая, не умирай!
– Нет, я умираю, дитя, – прошептала та. – Но ты не плачь, не плачь… Прости меня, Рюкийе. Это я напустила скорпионов в твою мыльню. Хотела, чтобы ты испугалась, чтобы все вокруг было пропитано твоим страхом. Сеид-Гирей любил, когда женщина источает страх. Это было для него словно благоухание цветка для шмеля…
Но Лиза, не слушая, плакала в голос:
– Не умирай, Гоар! Я боюсь!
– Не бойся… – прошелестело в ответ так тихо, словно ветер тронул сухой листок. – Не…
Она умолкла. Похолодевшие пальцы заскребли по ковру, и Лиза отчаянно завыла, хватая Гюлизар-ханым за плечи и тряся ее что было сил.
– Не надо, не надо, Гоар, прошу тебя!
Огромные черные глаза в провалах черных теней медленно открылись; и Лиза не поверила себе, когда вдруг увидела в них живые искорки улыбки.
– Самая сладкая вещь в мире – человеческий язык. – Голос Гюлизар-ханым дрожал, словно она с трудом сдерживала смех. – Знаешь, чей след найдет Сеид в подвале, в золе? Кто станет жертвой его?
Лиза недоуменно воззрилась на нее.
– Это… Чечек! Уж больше-то она не скажет мне – Бурунсуз! – выдохнула Гюлизар-ханым с последним смешком, и голова ее безжизненно запрокинулась.
Глава 26
Мост Аль-Серат
Лиза опустила веки покойницы, сложила руки и поправила черный шелк покрывала на изуродованном лице.
Ей хотелось так и сидеть здесь, долго-долго, в мертвенном оцепенении, без чувств и мыслей; но Гоар следовало обмыть и переодеть, пока кровь не засохла. Лиза с трудом поднялась и побрела к выходу. Надо позвать служанок…
За дверью ее чуть не сбила маленькая татарочка, которая сломя голову неслась куда-то, прижимая к груди алые сафьяновые полусапожки.
