Сьюзен Кэррол - Куртизанка
— Всегда неплохо иметь некоторые дополнительные гарантии на тот случай, если король пресытится мной, — продолжила Габриэль, твердо решив для себя спровоцировать его на ответную реакцию. — Хотя я ни за что не допущу подобного. — Она получила дикое удовлетворение, заметив, как крепко Реми сжал губы. — Да и вы тоже не прогадаете, ведь Наварра непременно щедро вознаградит вас. У вас появится и поместье, и титул. Вы согласитесь на рыцарское звание или надеетесь на барона?
— Габриэль… — Угроза в голосе Реми должна была бы заставить ее замолчать, но она только подстегнула молодую женщину, разбудив в ней отчаянную дерзость.
— Подумать только, за все годы преданной службы, рискуя головой на поле битвы, вы не приобрели ничего, кроме звания капитана. А надо было, оказывается, всего-то дать свое честное имя королевской пассии.
— Габриэль, остановитесь, — прорычал Реми.
Она понимала, что разумнее учесть предостережение, прозвучавшее в его голосе. Ей доводилось видеть, как проявляется темперамент Бича. Но она была слишком сердита и расстроена, чтобы проявлять осторожность. Плавным скользящим движением она подошла ближе к нему.
— Как бы вы хотели скрепить нашу помолвку, капитан? Рукопожатием, как двое купцов, подписывающих сделку? Или вы предпочитаете поцелуй?
Она обхватила его шею руками и вызывающе поглядела на него. Его взгляд потемнел, и он тихо выругался.
Она ожидала, что он отшвырнет ее от себя, но Реми набросился на нее с исступленными поцелуями, от которых у нее перехватило дыхание. Она обмерла от его напористости, потом начала неистово целовать его в ответ.
Их поцелуи больше напоминали поединок, жестокое сражение губ, разгоряченное фехтование языков.
Они свалились на кровать, захлебнувшись в водовороте пламенных поцелуев и беснующихся рук. Реми безжалостно разорвал шнуровку ее платья, стянув ткань с плеча, обнажил грудь и сжал ее мозолистой ладонью. Габриэль, забравшись руками ему под рубашку, сжимала пальцами гладкую кожу его спины.
Глухо рыча, Реми с огненными поцелуями продвигался вдоль ее шеи к округлостям груди, и его щетина царапала ее изнеженную кожу. Его губы обхватили сосок ее груди, он потянул его, будто в поисках молока, затем впился в него зубами и стал покусывать, пока Габриэль не застонала. Ее гнев пропал, и ее захватили и понесли потоки страсти. Той самой страсти, которую она долго силилась испытывать, — мощной, болезненной, неуправляемой.
Реми навалился на ее бедра. Даже сквозь ткань она почувствовала существенное подтверждение его возбужденных намерений, и тут же в ней пробудились знакомые признаки паники. Она застыла.
— Реми, пожалуйста. Остано…
Ее слова заглушили губы Николя. Он целовал ее снова и снова, лаская и призывая к капитуляции. Он начал терзать ее юбку. Габриэль охватил ужас. И вдруг вместо Реми, нависшего над ней, она увидела Дантона, пожирающего ее хищным взглядом.
— Нет, — заметавшись, пронзительно вскрикнула она и попыталась вырваться. — Прекратите сейчас же!
Не дав ему шанса ответить, Габриэль с отчаянием набросилась на него, царапая ногтями, чтобы высвободиться.
Ее сердце бешено заколотилось, она пришла в себя и почувствовала, что ее руки запрокинуты за голову и все сопровождается жуткой болью ее падения. Но мужчина подле нее замер на несколько секунд, затем отпрянул от нее. Его расплывчатые черты стали приобретать четкие линии лица Реми, и она увидела его глаза, померкшие от расстройства и замешательства. Он опрокинулся на спину, его грудь учащенно вздымалась и опадала, он стремился обуздать свою страсть.
Дрожащей рукой девушка натянула платье на плечо. Она не могла заставить себя взглянуть на Реми. Он наверняка счел ее презреннейшей из блудниц, дразнящих, соблазняющих мужчин только затем, чтобы оттолкнуть их. Как ее назвал Дантон в тот ужасный день? «Лживая маленькая шлюха».
Реми, должно быть, разъярен, и он имеет на то право.
— Я совершенно не понимаю вас, Габриэль. — В надсадном голосе капитана вместо гнева прозвучало отчаяние. — Неужели я и впрямь настолько противен вам? Вы же не против крутить любовь с любым другим мужчиной в Париже. Почему не со мною?
— Любовь? Этим, по вашему мнению, я тут занимаюсь? — Я выживаю. Я терплю. Да я способна выдержать все это, лишь воображая, что нахожусь где-нибудь еще, только не в постели с мужчиной.
Но с Реми все обстоит по-другому. Он разбудит в ней желание, заставит ее страдать и гореть для него, но в конце она все разрушит своими отвратительными воспоминаниями о Дантоне.
Хмурясь, Реми не спускал с нее глаз, как если бы ожидал от нее дальнейших объяснений. Но Габриэль испугалась, что уже сказала слишком много лишнего. Она возилась со шнурками, распутывая их безнадежный клубок, и вздрогнула, когда Реми шагнул к ней.
— Я только хотел помочь вам одеться, — пояснил он, отодвигаясь.
— Спасибо, не надо. Нам обоим грозит упустить из виду, что мы обручены только номинально. Я предназначена вашему королю, и будет гораздо лучше, если вы никогда больше не коснетесь меня.
— Вы правы. Я… я обещаю. Этого не повторится.
Вместо того чтобы успокоиться после подобных заверений, она чуть не расплакалась, услышав его слова.
Чем скорее она уйдет отсюда, тем лучше. Лихорадочно она оглянулась в поисках соломенной шляпы, которую куда-то дела, и увидела ее между ножкой кровати и стеной, вместе с какой-то одеждой, которую Реми скинул накануне вечером. Она вытащила оттуда шляпу на бордово-красной подкладке, разгладила темно-синие поля и протянула ее хозяину.
— Вам следовало бы аккуратнее обращаться с вещами. Атлас не так легко поддается чистке, а ваша шляпа, судя по всему, обошлась вам в немалые деньги. А где Волк — Габриэль остановилась, огорошенная мыслью, пришедшей ей в голову. — Боже мой, Реми! Вы и этот ваш друг Волк, вор… Вы… вы не…
— Случаем, не обчищаю ли я карманы и не устраиваю ли засады на невинных путешественников? Нет.
Реми по-прежнему не сводил с нее задумчивого взгляда. Он швырнул шляпу на кровать, словно его ни в малейшей степени не волновала цена этой роскошной детали его маскарадного костюма.
— Тогда как же вы добываете деньги?
— Продаю свою шпагу некоторым английским баронам.
— Вы были наемником? У англичан?
И это Реми, который всегда утверждал, что ненавидит войну, что всегда сражается, только защищая своих соотечественников? То, что Николя Реми поступился своими идеалами, встревожило и огорчило Габриэль больше, чем потеря собственной невинности.
— Понятно. Выходит, не я одна продаю себя.
— Я никогда не рассматривал свои действия в подобном свете. — Реми вспыхнул. — Я нуждался в средствах, чтобы помочь моему королю, но, к сожалению, военная служба — единственное, что я умею.
