Филиппа Грегори - Земля надежды
Джон почувствовал, как сожаление, такое же мучительное, как тошнота, окатило его всего.
— Я никогда не думал…
— Да, я теперь взрослая женщина, — непреклонно сказала она.
Джон тряхнул головой, отказываясь принять правду, что прошло столько лет.
— Я должен был приехать. Я хотел приехать.
— Ты повредил руку? И болел?
— Я сам виноват в своей болезни, — сказал Джон. — Я слишком долго голодал, а потом съел яйца, что ты мне прислала — ведь это была ты?
Она кивнула.
— Они были такие вкусные, но я съел их слишком быстро. И обжег руку об котелок, а потом рана открылась…
Она взяла его руку и наклонила голову, чтобы рассмотреть рану. Джон смотрел на макушку ее черноволосой головы и вдыхал знакомый слабый запах ее теплой кожи и медвежьего жира, который отпугивал насекомых, и чувствовал, как поднимается желание, пока наконец не подумал, что сейчас он прижмет ее к груди, чего бы это ему ни стоило. Он должен подержать ее в объятиях, хотя бы раз перед тем, как умрет.
Она подняла глаза и сразу прочитала на его лице желание. Она не отшатнулась, как это сделала бы англичанка. Но и не подалась к нему. Она стояла очень тихо, оценивая его мысли, читая его желание, его страх, его потребность в ней.
— Я думаю, мы сможем вылечить твою руку, — мягко сказала она. — Пойдем.
Маленький мальчик в дверях отступил в сторону, и Сакаханна вывела Джона из хижины наружу, в вечерний свет.
Джон моргнул. Он стоял в центре поселения, вокруг него высились длинные вигвамы, построенные из дерева, со стенами из переплетенного тростника. Над крышей каждого вигвама курилась маленькая спираль душистого дыма, а у порога стайками играли дети.
В центре площади вольготно расположилась группка мужчин. Они разговаривали тихими уверенными голосами, один из них натягивал на лук тетиву, другой заострял тростинки для наконечников стрел.
Когда Сакаханна вывела Джона из хижины, мужчины подняли глаза, но не сказали ни слова, никак не показали, что заметили его присутствие. Они приняли его присутствие так, как один зверь замечает другого. Одним всепоглощающим взглядом они увидели и оценили его походку, отпечатки его сапог на земле, его запах, спутанные неопрятные волосы, болезненную бледность лица. Они оценили его способность бороться, бежать, прятаться. Они почуяли, что он их боится и что доверяет Сакаханне. Потом они вернулись к своим занятиям и разговорам, будто им нечего было сказать о нем или ему. До поры до времени.
Сакаханна повела его по узкой улочке, по обеим сторонам которой стояли вигвамы. В конце горел большой костер, и посреди углей стояли с полдюжины черных горшков, а на решетке громоздились шампуры с мясом. Джон почувствовал, как желудок сжался от голода, но Сакаханна повела его мимо еды к хижине, стоявшей напротив костра.
Стоя перед входом, она выкрикнула слово, может, это было имя. Занавеска на двери распахнулась, и оттуда выглянула старуха.
— Сакаханна?
— Муссис.
Женщина что-то быстро проговорила, и Сакаханна ответила ей. Она сказала нечто, на что старуха фыркнула от смеха и бросила на Джона быстрый веселый взгляд, будто он был предметом насмешки. Потом старуха протянула руку, чтобы посмотреть на ожог на его ладони.
Сакаханна жестом велела ему показать руку.
— Она — мудрая женщина, она вылечит рану.
Джон нерешительно разжал пальцы и показал шрам. Он выглядел хуже, чем раньше. Там, где лопнул пузырь, на свежее мясо попала грязь, рана гноилась и плохо пахла. Джон смотрел на руку со страхом. Если бы такая рана была у него в Лондоне, подумал он, цирюльник-хирург просто отрезал бы руку, чтобы помешать инфекции дойти от руки до сердца. Инфекции он боялся немногим меньше, чем дикарей и лечения, которое они могли прописать.
Женщина что-то сказала Сакаханне, в ответ Сакаханна хихикнула — совсем как та девочка, которую знал Джон. И повернулась к нему:
— Она говорит, тебя нужно очистить, но я сказала, что ты уже это сделал.
Женщина смеялась, Сакаханна улыбалась, но Джон, которому было больно и страшно, смог только мрачно кивнуть.
— Но она говорит, прежде чем лечить рану, нужно выгнать болезнь с потом.
— Пропотеть?
— В… — Сакаханна не знала английского слова. — В маленьком домике. В маленьком домике.
Женщина кивнула.
— Мы пойдем туда сейчас, — сказала Сакаханна. — Тогда до захода солнца мы сможем найти траву для раны.
Женщина и Сакаханна повели его на край деревни. На самом краю поселения стояла круглая хижина, еще меньше той, в которой он был, из отверстия на крыше вился густой дым.
— Там очень жарко, — объяснила Сакаханна.
Джон кивнул. Все это выглядело просто пугающе.
Сакаханна осторожно положила руку на его грязную рубаху.
— Нужно снять одежду, — сказала она. — Всю, и пойти туда голому.
Инстинктивно руки Джона ухватились за ремень на штанах, и он тихонько взвизгнул от боли, когда грубая ткань коснулась открытой раны на ладони.
— Вот! — сказала Сакаханна, будто ее требование получило подтверждение. — Снимай одежду и иди в маленький домик.
Он нехотя стащил с себя рубаху. Старуха с интересом посмотрела на его бледную кожу, как будто он был окороком, приготовленным для копчения. Джон бросил на маленький домик быстрый испуганный взгляд.
— Сакаханна, меня убьют? — спросил он. — В таком случае я бы предпочел умереть в штанах.
Она не засмеялась над его страхами. Она покачала головой.
— Я не привела бы тебя к смерти, — просто сказала она. — Я ведь целый месяц охраняла тебя в лесах. И потом, я же сказала тебе, что люблю тебя. Ничего не изменилось.
В душе промелькнуло то же чувство шального желания, окатившее его при встрече. Джон доверился ей полностью. Он развязал тесемки и спустил штаны на землю. Высвободил ноги из сапог и сбросил вонючие носки. Он стоял обнаженным перед двумя женщинами и чувствовал, как его гениталии съеживаются под любопытным, веселым взглядом старухи и очевидным отсутствием интереса со стороны Сакаханны.
— Войди туда. — Она жестом показала на ступеньки, ведущие в темноту, наполненную дымом. — Там есть лежанка. Ложись. Тебе будет жарко, будешь потеть, как в лихорадке. Когда Муссис позовет тебя, можешь выходить. Но не раньше.
Джон сделал шаг к домику, но замешкался. Знакомая твердая маленькая ладошка Сакаханны подтолкнула его в поясницу.
— Иди, — настойчиво сказала она. — Ты все думаешь, Джон. Просто делай.
Он улыбнулся тому, насколько верными были ее слова, спустился по ступенькам в кратком приливе храбрости и рухнул в темноту головой вперед.
