Жюльетта Бенцони - Оливье, или Сокровища тамплиеров
— Нельзя сказать, что он не политик, — вздохнула Бертрада.
— Нет. На мой вкус, он даже слишком политик, но это великий суверен, который не опустится до того, чтобы преследовать женщин... и юную девушку! Кроме того, мне кажется, что он меня любит, ведь иногда он взирает на меня с нежной улыбкой. Поэтому вам следует положиться на мое слово: если малейшая опасность будет угрожать Од или вам, я сумею защитить вас. Вы здесь у королевы Наваррской, то есть не совсем во Франции. Сбирам[68]Ногаре сюда нет входа...
— Но если король Наваррский...
— Король Наваррский ненавидит Ногаре. Он никогда не позволит ему сунуться сюда! Так что успокойтесь, моя добрая Эмбер. Скоро приедет королева Изабелла, и мы все отправляемся в Мобюиссон, чтобы ожидать ее там. Я возьму с собой вас и Од!
Потом она добавила более ласковым тоном, беря руки служанки в свои:
— Я очень люблю Од, и мне небезразлично ее будущее... как и ваше.
— О, какое будущее в моем возрасте?
— Жизнь прекрасна в любом возрасте, Бертрада, и вы еще вполне бодры. Од знает о том, что случилось ночью?
— Нет. Я оставила ее в нашей спальне, чтобы она прошила золотой нитью кружева, оторвавшиеся от красного бархатного платья...
Маргарита широко улыбнулась:
— И вы хотите лишить меня такой художницы? Пришлите ее ко мне: я хочу с ней поговорить! Кстати, у вас есть новости от сестры?
— Нет, — ответила Бертрада, и лицо ее вновь омрачилось. — Надеюсь, перед тем, как ринуться в безумную авантюру, ее супруг позаботился о том, чтобы она покинула Монтрей...
— Верно, Ногаре должен был пустить по следу своих псов, — презрительно проговорила Маргарита. — Я пошлю... или... нет... лучше я попрошу мадам де Пуатье послать надежного человека, чтобы выяснить, как там обстоят дела. Она охотно окажет мне эту услугу.
Хотя Бертрада с трудом удержалась, чтобы не поморщиться при мысли, что «надежным человеком» может оказаться один из братьев д'Ольнэ, она горячо поблагодарила принцессу, которая открыто объявила себя их покровительницей, а затем ушла, чтобы разыскать девушку и отправить ее к Маргарите.
Когда Од вернулась в комнату тетки, у нее были красные глаза, и слезы все еще текли по щекам, Бертрада обняла ее, и обе женщины долго молчали, прижавшись друг к другу. Пока девушка не успокоилась и смогла выслушать то, что хотела ей сказать тетка.
— Не терзайся так! Уже вчера твой отец должен был отправить Жулиану, Матильду и Марго в мой Пчелиный домик...
— А сам отец? Мадам Маргарита сказала, что он ранен. Может быть, он уже умер, потеряв много крови? И Реми не было с ним! Как он мог отпустить его одного...
— Когда твой отец приказывает, все подчиняются, и Реми не мог поступить иначе. Ты же не упрекнешь его за то, что он увез в безопасное место женщин твоей семьи? Кроме того... твой отец был не один. С ним был тот, о чьем присутствии в Монтрее мы даже не знали, тот, кто скорее дал бы убить тебя, чем бросить его. И этот человек умеет сражаться...
— Тот, кто...
Слезы Од высохли мгновенно, и она подняла на тетушку растерянный взгляд, в котором вдруг блеснул слабый луч надежды. Бертрада, хотя не испытывала никакого желания смеяться, сухо усмехнулась:
— Ты не ошиблась! Это он! Человек, которого ты так давно любишь, последние годы прожил в мастерской твоего брата. Он даже стал резчиком! И довольно хорошим, если верить твоим родным! Вчера он был с Матье и Реми у собора Парижской Богоматери... и позже тоже, как я полагаю! Значит, либо оба они мертвы, либо спрятались где-то вместе. И почему бы не у меня?
— Господи! Это слишком прекрасно, слишком чудесно! О, добрейшая моя тетушка, вы наверняка правы! Надо немедленно сходить туда...
— Ты с ума сошла? Идти туда, чтобы привести за собой людей Ногаре? Кроме твоей семьи, никто не знает, что у меня есть собственный домик...
— А ваш племянник, галантерейщик?
— Гонтран? У него отлично налажена торговля, которая прилично округляет ему кошель и брюхо. Он ни за что на свете не сунет нос в дела Храма! Он не безумец. К тому же, он ко мне привязан! А насчет того, чтобы узнать, кто сейчас находится в Пассиакуме, нам надо набраться терпения и подождать, рисковать нельзя! А теперь умойся и приступай к работе!
Од подчинилась, но когда она села на свой табурет, то долго не могла начать вышивать. Она забыла об иголке с золотой нитью, и платье из толстого бархата прекрасного светло-красного оттенка, который так красиво оттенял лицо Маргариты цвета слоновой кости, оставалось на ее коленях долгие минуты. Радость и тревога боролись в ее сердце, по радость — которой она даже немного стыдилась — явно одолевала. Знать, что Оливье жив, знать, что еще вчера он жил, дышал в доме, где прошло ее детство, — все это наполняло душу огромным счастьем. И тревога становилась не такой гнетущей именно из-за этого счастья. Рядом с таким человеком Матье не мог погибнуть. Конечно, она знала — и очень давно! — что между ней и Оливье никакой связи возникнуть не может, однако крохотный огонек надежды разгорался несмотря ни на что, и она видела руку Божию в том, что он так долго жил с ее родными. Кроме того, ведь Храма больше не существовало. Осужденный церковью и королем, он стал лишь воспоминанием, и Од страстно желала, чтобы обеты, произнесенные теми, кто ему служил, исчезли вместе с ним. Как было бы хорошо, если бы шевалье превратился в настоящего мужчину, который в один прекрасный день взглянул бы на нее иначе, не как на давно исчезнувшую маленькую девочку! В это мгновение в ней самой что-то изменилось, поскольку впервые в жизни она ощутила реальность своей мечты. Нет, она уже не была ребенком, она стала женщиной, готовой на все, чтобы завоевать любовь Оливье. Она будет теперь — наконец-то! — существовать для него. Она знала, что красива, и хотела стать еще красивее, чтобы он забыл обо всем, кроме нее. Господь не осудит этой любви... А мадам Маргарита защитит ее. Од была в этом совершенно уверена.
В последующие дни она выглядела так, словно грезила наяву, и Бертрада не посмела рассказать ей о том, что выяснила Маргарита благодаря «надежному посланцу» мадам де Пуатье: дом в Монтрее стал теперь грудой обломков и пепла, а на Матье с сыном началась настоящая охота.
Бертрада узнала также — и это напугало ее до дрожи! — что чья-то таинственная рука пригвоздила стрелой на центральном портале собора Парижской Богоматери предупреждение капитулу собора и епископу Парижскому Гийому де Боссе. В нем строители напоминали о старинных льготах Людовика Святого и требовали справедливого суда: «...Никто не будет больше трудиться во славу мою, каковая есть слава Господня, пока выслеживают, преследуют и убивают детей тех, кто возводил меня с великой любовью, с великим благоговением, и я сделаю так, чтобы прекратились во всем королевстве работы над другими моими святилищами, поскольку отныне невозможно трудиться во имя мира, чести и любви Господа нашего. Кровью нельзя скрепить камни... А кровь Жака де Моле вопиет к небесам».
