Сара Маклейн - Манящая тайна
Конечно, неделю назад он, ни секунды не раздумывая, сказал бы «да». Неделю назад он бы доказывал, что Мара заслужила все то, что падет на ее голову, если он только этого пожелает.
Но сейчас его одолевали сомнения… Все осложнилось, и он уже не мог думать о ней так, как думал прежде. Внезапно ему вспомнилось, как она поддразнивала его, забывая, что они враги. Вспомнилось, как она противостояла ему словно равная. Как легко и непринужденно справлялась со своими воспитанниками и с мужчинами в клубе. Как отдавалась его поцелуям, его ласкам. Как она ласкала эту свою свинью, словно та — самая подходящая компаньонка для женщины.
Герцог вспомнил даже о том, как задавался вопросом: разве он не лучше этой проклятой свиньи? Разве не может ее заменить?
Темпл одним глотком осушил стакан и снова потянулся к графину. Господи Иисусе! Он только что сравнил себя со свиньей!
Так заслуживала ли она его мести? Он больше не был в этом уверен. Но стоило подумать о прошлом, о жизни, которую он мог бы вести, об удовольствиях, предлагавшихся к титулу, о своей роли в обществе, о своих утраченных возможностях…
Ведь если бы не она, он бы не лишился всего этого.
И не страдал бы.
А она ему лгала. Снова и снова.
Когда же в конце концов сказала правду, отняла у него последнюю крупицу надежды. Лишила последнего шанса на жизнь, о которой он мечтал в самых потаенных глубинах души. Красивая жена… Здоровый и счастливый ребенок… Семья… И его доброе имя…
Она украла все это, словно ничего подобного никогда не существовало.
Тут наконец вспыхнула ярость, жаркая и долгожданная, и Темпл, глядя прямо в глаза Дункану Уэсту, ответил:
— Заслуживает.
Уэст повернулся к столу и, взяв кий, ударил по шару. Забив его в лузу, выпрямился и поднял свой стакан в сторону Темпла.
— Если это правда, я с удовольствием помогу вам. Увидимся на балу у Лейтона. — Он сделал большой глоток виски, бросил Темплу кий и направился к двери. Но на пороге вдруг обернулся и спросил: — А что с Чейзом?
Темпл уже несколько дней не разговаривал со своим партнером, после той самой ссоры.
— А что такое?
— Где Чейз сегодня вечером?
— Босс занят, — ответил Борн тоном, не предполагавшим дальнейших расспросов.
Уэст сделал вид, что не заметил нотки раздражения в голосе маркиза.
— Когда же до вашего босса наконец дойдет, что я ему друг и не намерен выдавать его секреты?
Кросс с улыбкой ответил:
— Когда ваш заработок перестанет от них зависеть.
Уэст тоже улыбнулся.
— Что ж, это справедливо. Пойду играть в «двадцать одно». — Он кивнул Темплу. — Значит, завтра?
Темпл чуть наклонил голову.
— Завтра.
— И я получу ответы на свои вопросы?
— Безусловно. И даже более того, — пообещал Темпл.
Уэст кивнул и вышел. Игорные столы в клубе обладали непреодолимым притяжением.
Эта договоренность вроде бы должна была воодушевить Темпла, поднять его настроение, но вместо этого он ощутил какую-то странную пустоту в груди.
Он повернулся к друзьям, внимательно за ним наблюдавшим.
— Когда он о ней расскажет, ее репутация будет погублена. А приют подвергнется большому риску, — заметил Борн.
— Никто не захочет иметь дело с приютом, которым управляет такая недостойная особа, — объяснил Кросс, будто Темпл сам этого не понимал.
Но он отлично все понимал. И ему очень не понравилось неприятное чувство, охватившее его при мысли о том, что теперь пострадают ни в чем не повинные мальчишки. Не нравилось ему и то, что Кросс причислил Мару к «недостойным особам».
Борн же вновь заговорил:
— Если Уэст получит доступ к документам приюта, то за несколько минут выяснит, кто такие эти мальчики. И выведет отцов на чистую воду.
— Девчонка всего этого не переживет. И уже никогда не сможет показаться в Лондоне, — добавил Кросс.
— Если ее не затравят джентльмены, отославшие туда своих сыновей, то уничтожат дамы из общества, — продолжал маркиз. — А винить она будет тебя. Ты готов к этому? Готов навсегда потерять ее?
Темпл прищурился, глядя на Борна.
— А почему это должно меня волновать? Она мне не нужна.
Собственная ложь его покоробила, но он решительно отказывался признаться в этом даже самому себе. Его друзья решили не развивать эту тему, и дальше Кросс проговорил:
— Уэст, между прочим, очень неплохой газетчик.
— Да, знаю, — кивнул Темпл. Он вовсе не чудовище. Когда с ней будет покончено, он возьмет мальчиков под свою защиту. Построит для них целый дворец где-нибудь за городом. И наполнит его сладостями, собаками… и свиньями.
Он представил улыбающуюся Мару, ласкающую свою проклятую свинью, и ощутил нечто похожее на чувство вины.
Проклятие!
Темпл начал разминать больную руку, с отвращением ощущая ее скованность.
— Я не подпущу Уэста к приюту, — поклялся герцог. — А сам он — человек порядочный и не сделает ничего такого, что могло бы повредить детям.
Взглянув на его руку, Кросс спросил:
— Как она?
— Не терпится вернуть меня на ринг? — пошутил Темпл, но даже не улыбнулся.
Кросс тоже не улыбнулся.
— Не терпится вернуть тебя. Точка.
Темпл покосился на плечо и покрутил рукой. «Стоит ли рассказать им, о чем думается в самые темные ночные часы, когда руку дергает и покалывает, когда она пылает огнем? — подумал он. — Что они скажут, если узнают, что я не чувствую части руки? Кем я стану для них, если перестану быть непобедимым Темплом? Кем я стану для самого себя?»
Он перестанет быть их другом, человеком, с которым они вместе делают деньги. Перестанет быть легендарным британским боксером, дерущимся без перчаток. Перестанет быть человеком, проводящим свои дни в Мейфэре, а ночи в Темпл-баре. Он станет… чем-то другим. Каким-то странным субъектом — аристократом по рождению, уже почти забывшим об этом за долгие двенадцать лет.
И он больше не будет герцогом-убийцей.
Да он им никогда и не был.
Возникла картинка-воспоминание: Мара на ринге, гордая и неприступная. Сильнее всех его предыдущих противников.
Чем он станет для нее?
Темпл провел ладонью по лицу. Господи, что она сделала с ним? Что он сам с собой сделал?
— Знаешь, ты ведь не обязан делать это, — негромко произнес Борн.
Темпл посмотрел на друга.
— Теперь ты ее защищаешь? Принести зеркало, чтобы ты вспомнил про синяк у себя под глазом?
Борн ухмыльнулся.
— Она не единственная, кто обладает таким ударом. Но я сейчас хотел бы сказать о другом… Ведь ты можешь все это остановить, изменить, не так ли?
— Что привело тебя в такое снисходительное расположение духа?