Виктория Холт - Кирклендские услады
— Вы уверены?
— Почему-то не сомневаюсь. И потом не забудьте: доктор Смит видел историю болезни Кэтрин Кордер и говорит, что она — моя мать.
Несколько секунд Саймон молчал.
— Все равно вы не должны отчаиваться, Кэтрин, — сказал он наконец. — Вам это не к лицу.
Я заметила, что он не назвал меня «миссис», и сочла это знаком того, что в наших отношениях происходит перемена.
— А если бы с вами случилось такое, вы бы не пришли в отчаяние?
— Когда что-то страшит, лучший способ побороть страх — взглянуть опасности прямо в лицо.
— А я так и поступаю.
— Что же страшит вас больше всего?
— Что в Уорстуистле может появиться вторая пациентка по имени Кэтрин Кордер. И ребенку ее будет суждено родиться там.
— Ну, этого мы не допустим. Никто не имеет права заключить вас туда.
— Вы думаете? А если доктор сочтет, что Уорстуистл — самое подходящее для меня место?
— Глупости! В жизни не встречал никого более разумного, чем вы. Вы так же нормальны, как я.
Повернувшись к Саймону, я с жаром подтвердила:
— Да, Саймон, да, вы правы! Я совершенно нормальна!
Он взял мои руки в свои и, к величайшему моему изумлению, поцеловал их. Я даже предположить не могла, что Саймон способен проявить такие нежные чувства ко мне. А между тем я и через перчатку ощутила, как горячи его поцелуи. Потом он так сильно стиснул мою руку, что я сморщилась от боли.
— Я буду бороться вместе с вами, — решительно сказал он.
На секунду я замерла от счастья. В меня вливалась исходящая от него сила, и я испытывала глубокую благодарность, столь глубокую, что подумала — уж не любовь ли это?
— Вы и в самом деле готовы бороться?
— Всем сердцем и душой! — воскликнул он. — Никто никуда вас не отправит против вашей воли!
— Знаете, Саймон, то, что происходит, очень тревожит меня. При этом, как вы сказали, я стараюсь смотреть опасности в лицо. И все равно я боюсь. Я думала, будет легче бороться, если я притворюсь, будто мне не страшно, но какой толк притворяться? С той ночи, когда я в первый раз увидела этого монаха, я сама не своя. Я напугана. Все это время я жду, что случится еще что-нибудь. И от этого вечного ожидания у меня расшатались нервы. Я изменилась, Саймон, я стала совсем другой.
— Ничего удивительного, так было бы с кем угодно.
— Скажите, Саймон, вы ведь не верите в привидения? Правда? Если кто-то начнет утверждать, будто видел привидение, вы решите, что это либо ложь, либо галлюцинация.
— Про вас никогда бы так не подумал.
— А тогда остается предположить одно: в рясе монаха мне являлся кто-то из известных нам людей.
— Да, думаю, так оно и есть.
— Тогда уж я открою вам все. Пусть не останется ничего недоговоренного.
И я рассказала, как, пробираясь вместе с Дамарис через руины аббатства, увидела монаха, а Дамарис стала клясться, что мне это померещилось, так как она ничего не видела.
— Тут-то и наступила самая страшная минута в моей жизни, — сказала я. — Я в себе усомнилась.
— Значит, следует вывод: Дамарис посвящена в просходящее и участвует в заговоре.
— Но почему? Уверена, что Люк готов на ней жениться хоть завтра, а вот хочет ли она выйти за него замуж — большой вопрос.
— Возможно, она хочет выйти замуж за «Услады», — пояснил мне Саймон. — А как это осуществить, если Люк не станет их владельцем?
— Действительно! О, Саймон, как вы мне помогаете!
— Это — моя главная цель.
— Как мне вас благодарить?
Саймон привлек меня к себе и, легко коснувшись губами, поцеловал в щеку. На секунду его холодное лицо прижалось к моему, а мне, как ни странно, стало удивительно тепло.
— Вот уж не думала, что буду искать поддержки у вас.
— Почему же? Мы с вами — одного поля ягоды.
— Ну да, конечно! Вас же восхищает мое здравомыслие! И то, что я так ловко подловила Габриэля — богатого жениха!
— А, значит, вот чего вы не можете мне простить.
— Такие подозрения быстро не забываются. Надеюсь, того, кто старается свести меня с ума, вы не будете превозносить за находчивость, если он своего добьется?
— Я сверну ему шею, дайте только найти его!
— Я вижу, ваша позиция существенно изменилась.
— Ничуть! Мне нравились в вас вовсе не то, что, как я полагал, вы женили на себе Габриэля ради его состояния. Мне нравились ваша храбрость и острый ум, я их сразу почувствовал.
— Но сейчас-то храбрости у меня поубавилось.
— Ничего, воспрянете, я в вас не сомневаюсь.
— Придется, иначе паду в ваших глазах.
Саймону явно нравился шутливый тон, на который мы незаметно перешли, а меня удивляло, как я могу с удовольствием пикироваться с ним, ведь совсем недавно он был одним из главных, кого я подозревала. Тем не менее, эта шутливая перепалка доставляла мне наслаждение, сомневаться не приходилось.
— Да-да, вы еще удивите нас своей отвагой, — продолжал он. — А я всегда готов вас поддержать.
— Спасибо вам, Саймон.
Он устремил на меня долгий красноречивый взгляд, и я прочла в его глазах признание. Между нами начиналось что-то новое, какие-то новые, волнующие отношения. Они несли нам новый заряд жизненных сил. Это был сплав яростного несогласия и радостного взаимопонимания. Мы одного поля ягоды. Саймон распознал это сразу, а я только сейчас. Я знала, о чем говорит его взгляд, и мне не хотелось отводить глаза. Однако я продолжала:
— Иногда я вообще в растерянности. Не знаю, могу ли доверять здесь хоть кому-то.
— Доверьтесь мне, — последовал ответ.
— Похоже на приказ, — улыбнулась я. — Впрочем, многие ваши речи звучат именно так.
— Это и есть приказ!
— И вы считаете себя вправе мне приказывать?
— Да… если принять во внимание целый ряд обстоятельств.
Мне не хотелось ехать дальше. У меня было ощущение, что я наконец-то очутилась в тихой гавани, где можно отдохнуть и позволить себе быть счастливой. Позади меня осталась угрюмая лечебница с ее мрачными тайнами, впереди ждали «Услады», а где-то неподалеку был отцовский дом. Но здесь меня не достигали грозные предвестники беды, я не хотела двигаться с места. В ту минуту у меня не оставалось сомнений: я люблю Саймона Редверза, а он любит меня. Не странно ли — прийти к такому заключению в столь неподходящей обстановке, на глухой деревенской дороге в холодный ветреный день!
Но в возникновении этой любви не было ничего странного. Саймон чем-то напоминал мне Габриэля. Можно сказать, он и был Габриэлем, только без слабости и неуверенности своего кузена. Сейчас, знав Саймона, я поняла, что побудило меня так быстро выйти замуж за Габриэля. И его я тоже любила, ведь любовь бывает разная. Жалость — тоже любовь, как и стремление защищать. А вот страстная всепоглощающая любовь пока была мне незнакома. Я знала только, что настоящая любовь вмещает в себя и жалость, и стремление защищать, она обогащает человека, развивает его чувства и с каждым годом становится лишь глубже.
