Лаура Паркер - Шалость
То платье, что он столь спонтанно приобрел у модистки, сейчас украшало едва ли не лучшую женскую фигуру из тех, что ему приходилось видеть. Плотно облегающее грудь, платье ниспадало свободными складками до пола. Тонкая ткань не скрывала, а подчеркивала изящную линию бедер и колыхалось при ходьбе. Волосы ее были убраны назад под тонкий сетчатый берет, но при этом мудрый парикмахер оставил короткие кудри сияющего рыжего цвета, чтобы те обрамляли лицо. Единственным диссонансом в этой картине совершенной красоты было выражение ее лица. Что это: волнение или злость? Он не мог сказать. Он знал лишь, что с этим надо что-то делать.
Она остановилась в нескольких шагах от Синклера.
— Вы одобряете?
— Повернитесь.
В тот же миг ее лицо исказилось гневным презрением:
— Я не кобыла на ярмарке!
Он молча жестом дал ей знак повернуться. Джапоника все с тем же злобно-мрачным выражением медленно повернулась вокруг собственной оси.
Девлин задержался взглядом на полной груди, когда она оказалась к нему в профиль, отметил стройность и совершенство линий плеч и спины. Как он вообще мог посчитать ее заурядной простушкой? Разодетая в шелка, она из воробушка превратилась в колибри, изящную и потрясающе красивую маленькую птичку. Так, может, в этом была ее тайна? Может, он с самой первой минуты знакомства догадывался о том, что она собой представляет?
Как хотелось ему вспомнить все! Вес, что касалось обстоятельств их знакомства! Но он справился с искушением. Желание вспомнить всегда имело лишь одно последствие: неуправляемый гнев или страшную головную боль. Но сегодня он не имел права рисковать. Он должен быть во всеоружии. Никакой головной боли. Слишком многое решал этот выход в свет.
Сделав круг, Джапоника замерла под его золотистым взглядом. Сердце ее бешено колотилось. Она чувствовала себя так, будто стояла перед ним голой. Дурацкое ощущение! Не важно, что сказало ей зеркало — от него она пока не услышала ни одного доброго слова. Не надо было надевать этот наряд!
— Я переоденусь.
— Нет! — Синклер подался вперед, чтобы остановить Джапонику, и легко прикоснулся к ее плечу. И тогда он улыбнулся, неотразимо, обезоруживающе искренне. — Простите меня. Я забыл выразить свое восхищение, леди Эббот.
Джапоника скрестила на груди руки.
— Могли бы сразу сказать.
Девлин невольно скользнул взглядом по той части ее тела, к которой своим жестом она непроизвольно привлекла внимание, и почувствовал прилив тепла внизу живота. Если бы она догадывалась, какое оказывает на него влияние, то, наверное, отказалась бы вообще где бы то ни было с ним появляться. Но теперь он действительно хотел, чтобы его увидели вместе с ней. Хотел сильнее, чем когда бы то ни было раньше.
— Итак, вы готовы? Джапоника кивнула.
— Леди Симмс присоединится к нам?
— Конечно, нет. Ей было велено держаться от вас как можно дальше.
— Отчего же?
Ее умоляющий взгляд словно просил заверить, что все, что наговорила его взбалмошная тетушка, и гроша ломаного не стоит. Но он не мог солгать ей. Он не знал, какой урон был нанесен ее репутации, и не узнает об этом до тех пор, пока она не появится в обществе. И что бы он ни думал о своей тете, она сделала для Джапоники благое дело. Было бы жестоко вывести Джапонику в свет, совершенно не подготовленную к тому, с чем она может встретиться. Теперь на ее стороне была осведомленность, и она будет держаться настороже.
— Я ушла, потому что хотела побыть одна, — запальчиво сообщила Джапоника, и Девлин внезапно пожалел о том, что до сих пор не относился к ней с подобающей галантностью. Но виконтесса была не из тех, кто останется в долгу. — Впрочем, вам, я полагаю, безразлично, насколько сильно запятнана моя репутация.
— Разве я хоть с чем-нибудь из того, что она сказала, согласился?
— Вы ей не возражали.
Синклер чувствовал себя трусом оттого, что не отвечал ей, как она того хотела, но давать ей ложные надежды было бы неблагоразумно.
— Правда никогда не вставит палки в колеса сплетен. Надежда на спасение умерла, и он прочел это в ее глазах.
— Значит, вас не волнует то, что меня называют вашей любовницей, а вас — развратным типом, устраивающим оргии на глазах у пятерых юных девиц.
— Мадам, если бы я полагал, что этот фарс воспринимается серьезно, я бы застрелился. А поскольку я считаю подобный слух одиозным, я его просто игнорирую.
Она молчала, и тогда лорд накинул ей на плечи меховое манто.
— На улице холодно. Возможно, опять пойдет снег. Джапоника затаила дыхание. Он нежно обернул ее плечи в мех. Хотелось бы обрести веру в себя, такую же, как у него. В конце концов, не все ли равно, что думают о ней в лондонском обществе? Зачем ей этот титул? Скоро она все равно окажется далеко отсюда и от лорда Синклера тоже.
Девлин наблюдал за тем, как менялось ее лицо. Одна эмоция сменяла другую. От внутренней борьбы щеки ее разгорелись, именно этого — румянца — ей до сих пор не хватало. Итак, цель его оказалась достигнутой, пусть и ценой некоторой жертвы: он понимал, что румянец ей придала злость на него, Девлина. Надо было все так и оставить. Но он не мог.
В тот момент, когда Джапоника подняла руку, чтобы застегнуть у подбородка манто, он накрыл ее ладонь своей и прошептал:
— Ты красива. Тебе никто об этом не говорил?
Джапоника отвернулась. Она не напрашивалась на комплименты, и это нежное прикосновение, которое словно огнем обожгло ее, было неуместно. Он заставил ее почувствовать себя в его власти. Но этого она не могла себе позволить.
— Ваши комплименты, лорд Синклер, слишком преувеличены, чтобы я могла принять их.
Он взял ее за подбородок двумя пальцами и повернул к себе лицо Джапоники.
— Ты красива. Поверь в это, — прошептал он, глядя в ее глаза.
Еще до того, как она успела подготовить себя к его последующим действиям, она оказалась в его объятиях. Столько всяких восхитительных мелочей успела заметить Джапоника до того, как Синклер склонился к ее губам: аромат сардара, морозный хруст его нарядного камзола, снежную белизну рубашки, мускулистую твердость тела… Поцелуй был мимолетен, легкое касание, ничего больше, но и от него у Джапоники едва не остановилось сердце.
Когда она посмела поднять глаза, Синклер улыбался. Он взял ее руку.
— Вперед, леди Эббот. Нам предстоит взять ЛОНДОН.
Глава 17
Фасад здания на Мэнсфилд-стрит горел, словно рождественская елка. Вдоль ведущей к дому аллеи сияли факелы. Зеваки, которых не пускали на другую сторону дороги полицейские, в восторге разевали рты, глядя на хрустальные, сиявшие серебром и золотом канделябры в широких окнах особняка. Столько свечей, сколько все жители Ист-Энда не сожгут и за год. Лакеи в красных ливреях в два ряда стояли у входа. Красные ливреи были переданы в распоряжение мирзы британским правительством. Зрители не могли не отметить того, что лакеи были в красном, ибо эта форма была отличительным знаком тех, кто был в услужении у короля и наследного принца. Женщины с великой завистью взирали на два ряда золотых кружев, проглядывавших из ливрей. Жилеткам из зеленой и золотой парчи могли позавидовать даже денди. О таком почтении к иностранному послу раньше и не слыхивали. Неудивительно, что личность загадочного посланника Персии вызывала столько любопытства.
