Сандра Хилл - Преступный викинг
Подойдя поближе, босоногая девчушка лет четырех уставилась на него огромными небесно-голубыми глазами, не вынимая изо рта крошечный пальчик.
— Уходи, — прорычал он, открывая оба глаза.
Девочка подпрыгнула в испуге, но не убежала, а, наоборот, подошла еще ближе. Ее страх выдавал только пальчик, который она стала сосать еще быстрее. Она влезла на кровать рядом с ним и не сводила с него обожающего взгляда.
Селик опустил веки, борясь с наплывом забытых чувств. Холодный пот покрыл его всего с головы до ног, а в душе зазвучала скорбная мелодия, как бывало всегда, стоило ему близко столкнуться с маленькими детьми и вспомнить прошлое. Он не мог позволить себе думать о своем умершем сыне и о том, каким был бы Торкел, проживи он столько, сколько проклятый ребенок, попавшийся ему на пути.
Он почувствовал прикосновение маленькой ручки к своей груди и в негодовании открыл глаза. Неугомонная малышка, все еще зажимая пальчик между пухлыми губками, другой рукой толкала его в грудь.
— Осторожно, дурочка, я кусаю таких маленьких, как ты. Разрываю на кусочки и бросаю на корм птицам.
Он постарался сказать это как можно свирепее.
Однако вместо того чтобы в страхе убежать, девочка захихикала. В самом деле, захихикала.
Господи, это не жизнь, а страшный сон. Я гордился своей славой храброго воина, а теперь не могу испугать даже это крохотное существо.
— Рейн! Убери! — закричал он. — Убери от меня проклятого ребенка!
Девочка молча придвинулась ближе и улеглась щекой ему на грудь. Тогда он стал крутиться из стороны в сторону, стараясь скинуть ее, но она с такой силой вцепилась в его тунику, словно от этого зависела ее жизнь. Ему показалось, что он слышит тихий смех. Конечно, она думает, будто он с ней играет.
Наконец, отказавшись от мысли избавиться от маленькой пиявки, он улегся на спину и увидел, что у нее сонно закрываются глаза. Однако перед тем как уснуть, она еще крепче прижалась к нему и с обожанием прошептала:
— Папочка.
Клянусь всеми богами и чертями! Девочка думает, что я ее отец.
Младенческий запах навеял на Селика воспоминания о самом счастливом времени в его жизни, и он почувствовал, как на глазах у него выступают слезы. Он быстро мигнул, смахивая их, и снова недобрым словом помянул Рейн. Больше часа он пролежал совершенно неподвижно, боясь разбудить тихо спавшую на его груди малышку.
— Адела! Адела! Где ты?
Селик быстро открыл глаза. Он, должно быть, тоже заснул.
На лестнице послышались шаги, а потом показалось грязное лицо мальчишки, которого он видел на ступеньках собора.
— Что ты делаешь с моей сестрой, проклятый…
— Адам… — просыпаясь, пробормотала девочка. Она села и протянула к брату ручонки, а когда он поднял ее, вновь засунула в рот палец. Святой Тор! Мальчишка едва не падал под тяжестью сестры, обхватившей его руками и ногами.
— Если ты, вонючий изгой, обидел мою сестру, клянусь…
— Заткнись, — раздраженно рявкнул Селик, считая, что с него хватит детей на сегодня. — Убирайтесь, и не вздумайте вернуться.
— Адела, он трогал тебя? — спросил Адам, и девочка отчаянно закачала головой из стороны в сторону.
— Трогал ее?..
— Тебе лучше убраться отсюда, помойная крыса! — заорал Селик. — Если ты еще раз скажешь что-нибудь такое, клянусь, я…
— Что? — с вызовом спросил малыш, поставив Аделу на пол и подойдя к кровати, как заносчивый петух.
Его каштановые волосы… Селик предположил, что под слоем грязи они каштановые… торчали во все стороны и были разной длины после плохой стрижки. Многомесячный слой пыли коркой покрывал его лицо и руки, а туника и штаны были жесткими от жира и Бог знает чего еще.
— Ну и что ты сделаешь со мной, ведь ты связанный? Я вижу, ты теперь не такой страшный, мой храбрый рыцарь.
Селик рассмеялся бы, не будь он так зол.
— Двигай отсюда, проклятый кротенок.
— Ха! Может быть, ты попробуешь меня выгнать, раз ты такой бесстрашный воин, — язвил мальчишка.
Лицо Селика загорелось от гнева, и он рванул веревки.
Я убью Рейн. Клянусь, убью.
— Я не всегда буду связан, чертов дурак, и, как освобожусь, тебе лучше быть подальше, потому что я тебя так выпорю, что ты сутки не сможешь сесть.
Адела дернула брата за рукав и потянулась к Селику.
— Папочка, — сказала она.
Однако Адам фыркнул с отвращением.
— Этот поганый изгой — не твой отец, Адела. Наш отец был сильный воин, не то что этот беспомощный…
— Убби! — заорал Селик, окончательно выведенный из себя сквернословящим мальчишкой.
Его верный… нет, неверный слуга вскарабкался по лестнице так быстро, как только позволили его коротенькие ножки, и, тотчас оценив положение, принялся извиняться:
— Прогну прощения, хозяин. Я выполнял поручения хозяйки. Это тяжелая работа, когда дюжина детей путается у тебя под ногами и…
— Дюжина? — в ужасе воскликнул Селик. — Не считаясь с моей волей, вы притащили сюда, в мой сарай, на мою землю дюжину сирот? Рейн говорила, что их всего шесть.
— Да, два дня назад это было так, — смиренно признался Убби. — Но с каждым днем здесь все больше бедных малюток. Стоит им узнать о нашем приюте, и…
Селик приказал со стоном:
— Убери этих двух отсюда. Сейчас же! И проследи, чтобы они больше не показывались.
— Да, хозяин, как скажешь, — покорно проговорил Убби, подталкивая детей к лестнице.
Потом он вновь повернулся к Селику:
— Может быть, тебе нужен постельный лоток?
— Ар-р-ргх!
— Я всего лишь спросил, — проворчал Убби, исчезая.
Рейн не поднималась к Селику следующие два дня, не в силах выслушивать его требования развязать его вперемежку с кровожадными описаниями самых жестоких мучений, которые ждут ее, когда он будет свободен. Ее раздирали противоречивые чувства — вина за похищение, которое нарушило его планы, и постоянный страх за его безопасность.
Поэтому она избегала его, и о нем заботился Убби. Детям было запрещено подниматься наверх.
Еще дети! О Боже! Их становилось все больше и больше. Рейн думала о том, что скоро придется кого-то отсылать обратно, ведь деньги, которые ей дали Элла и Гайда, уже подходили к концу. Каждый день она работала в больнице, и монахи, правда, неохотно, но все же наполняли ее полотняные сумки едой для сирот. Однако они не слишком усердствовали в своей благотворительности. Не раз Рейн, возвратившись, обнаруживала, что мясо несвежее, а хлеб заплесневелый.
Она сидела на ступеньках сарая, наблюдая за игравшими детьми, когда заметила Адама. Она медленно встала и незаметно подошла к лужайке. Грязнуля Адам наотрез отказывался мыться и постоянно удирал от нее. Рейн вдоволь наслушалась его ругани. Но раз она взяла на себя заботу о нем, ее долг — отскрести его и внутри, и снаружи.
