Сара Блейн - Как женить маркиза
– Ты ошибаешься, моя дорогая, – заметила Софи; улыбаясь чуть печально. – Ведь еще у нее осталась ты.
– Да, верно, – согласилась Констанс, думая, что у нее-то не останется даже ребенка, если что-то сейчас случится с Виром. Неужели он допустит, чтобы какой-то негодяй отправил его к праотцам, и как раз сейчас, когда она начала надеяться, что, может быть, он все-таки полюбит ее, хотя бы чуть-чуть.
– У меня есть еще кое-что для вас, мисс Ситон, – сказал Эндерхарт, вынимая из портфеля довольно пухлый пакет. – Это запечатано и адресовано вам. – И он вручил пакет Констанс.
Та с первого взгляда узнала почерк матери и почувствовала, как ее словно кольнуло в сердце.
– Констанс, дорогая, – встревожилась Софи, – что с тобой? Ты вдруг так побледнела.
– Прошу прощения, но, боюсь, я вынуждена буду вас покинуть. Софи, не могли бы вы с полковником позаботиться о мистере Эндерхарте? – сказала Констанс, направляясь к двери. – Мне необходимо какое-то время побыть одной. Вас не затруднит подождать, сэр? Я буду отсутствовать недолго, обещаю.
– Нисколько не затруднит, мисс Ситон, – ответил мистер Эндерхарт, поднявшийся, так же как и полковник, со своего кресла. – Пожалуйста, располагайте мною, как вам будет угодно.
Констанс удалилась в свою комнату. Она закрыла дверь и подошла к окну, в которое лилось послеполуденное солнце. Дрожащими пальцами она сломала печать на пакете.
Внутри она нашла письмо и еще один документ с печатью, которую она только недавно стала узнавать. Констанс вся дрожала от волнения. Отложив документ в сторону, открыла письмо. Медленно опустилась на подоконник и принялась читать.
Ей не сразу пришло в голову, как это странно – читать слова, которые ее мать написала десять лет назад, адресуя их своей взрослой дочери, зная, что никогда ее не увидит. Читая эти слова теперь, Констанс поняла, как мало она на самом деле знала свою мать. В сущности, ее воспоминания представляли собой перепутанные обрывки впечатлений. Иногда, если она сидела совсем неподвижно, ей удавалось вызвать в памяти голос матери, напевающей, как она имела обыкновение, за работой в своем обожаемом саду. Если Констанс закрывала глаза, она могла увидеть мать сидящей с рукоделием в любимом кресле. И всякий раз, когда она чувствовала смешанный запах лаванды и розовой воды, образ матери вставал перед ее мысленным взором. Иногда она почти чувствовала тепло материнской руки, обнимающей ее за плечи, как, бывало, эта рука обнимала ее, когда они с матерью бродили вдвоем по лесу. Мать была для нее неким спокойным, исполненным любви существом, которое всегда было рядом, и присутствие которого Констанс воспринимала как нечто само собой разумеющееся до тех самых пор, пока не лишилась его.
А теперь, читая историю юной Регины, которая переживала точно такую же бурную влюбленность, какую Констанс довелось испытать с Виром, она словно открывала для себя свою мать заново; вернее, она словно узнавала саму себя. Улыбаясь сквозь слезы, она думала, что ей, наверное, очень понравился бы лихой флотский лейтенант, который, будучи двадцати одного года от роду, посмел ухаживать за старшей дочерью герцога Уэстлейка против воли ее отца и, более того, зашел так далеко, что завоевал и руку ее, и сердце. Наверное, Чарлз Ситон был очень похож на Калеба Рота, подумала она. И неудивительно, что она, Констанс, так быстро привыкла к качке, как если б родилась на корабле. Море было у нее в крови. Впрочем, не меньше она походила и на свою мать, пришла отрезвляющая мысль.
Регина отдала свое сердце Чарлзу Ситону и, потеряв возлюбленного, никогда уже не полюбила снова. С болью в сердце Констанс поняла, что и она такая же, как мать. Она любила Вира всем сердцем, всем своим существом и не могла представить, как сможет быть с другим. Она вообще с трудом понимала, как ее мать смогла перенести это – смерть возлюбленного, да еще прежде, чем она успела вымолить у отца благословение, которое наверняка было бы дано своенравной дочери, стоило герцогу узнать, что он скоро, станет дедом. Тайный брак, несомненно, был бы признан и облечен в белые одежды светских приличий, если б только Ситон был жив. Но Ситон погиб, а Регина осталась одна и в интересном положении. Впереди ей виделись только сплетни, которые покроют позором и дом ее отца, и ее будущего ребенка, и ее саму. Блейдсдейл понял это тоже. Естественно, она была в состоянии шока, она скорбела о погибшем возлюбленном, когда Блейдсдейл так кстати предложил ей руку и сердце – во второй раз. И когда она стада его женой, он не постыдился пригрозить ей, что, если она вздумает вернуться в дом своего отца или выкинуть еще какую-нибудь глупость в этом роде, она никогда не увидит Констанс снова, – ведь в глазах света Констанс была его родной дочерью. Что ж удивляться, что она так долго терпела этот брак, который оказался ужасной ошибкой.
А потом, прожив почти одиннадцать лет фактически невольницей своего мужа, она однажды поехала кататься верхом в Олений парк, как ездила каждый день, и там встретилась с Джеймсом Рошелем, маркизом де Виром. Разумеется, эта встреча была вовсе не случайной. Он поджидал ее там, желая поговорить, ибо в его распоряжении оказались подписанные признания двух головорезов, в которых говорилось, что Блейдсдейл нанял их, чтобы они подкараулили и убили Чарлза Ситона!
Боже, как же отвратителен стал ей граф, когда она узнала о его обмане! Она ушла от него, не колеблясь ни секунды. Но необходимо было защитить Констанс от скандала, и потому она вынуждена была утаить подписанные признания и использовать их как гарантию того, что Блейдсдейл никогда больше не побеспокоит ни ее, ни ее дочь. В противном случае она передала бы эти признания самому его величеству королю, и Блейдсдейл отправился бы к дьяволу. Блейдсдейл, должно быть, подумал, что признания потерялись, когда Регина так тяжело заболела, и решил, рискнув всем, проверить, так ли это. Как только Констанс приняла приглашение приехать погостить в Лэндфорд-Парк, стало ясно, что она не подозревает о существовании этих документов. Тем не менее, Блейдсдейл выжидал некоторое время, пока не убедился в правильности своих предположений. Учитывая, что Синклер наседал на него, требуя денег, так как надо же было возместить потери из-за неудачной операции с «контрабандой», а Лэндфорд был на грани банкротства из-за своих карточных долгов, неудивительно, что Блейдсдейл стал видеть в Констанс просто средство избавиться хотя бы от одного попрошайки.
Но он не мог предвидеть, разумеется, что Констанс решится бежать. Не мог предположить и того, что она бросится в объятия человека, которого вряд ли могла расценивать как потенциального союзника. А теперь он, должно быть, терзается вопросом, где может быть Констанс и не нашла ли она признания, из-за которых он может отправиться на виселицу.
