Анастасия Туманова - Полынь – сухие слёзы
– Никита, что с вами? – испуганно спросила Вера, касаясь его руки. – Что вы только что сказали? При чём тут французские романы? Посмотрите на меня! Никита, милый, ради бога, посмотрите на меня!
– Прощайте, Вера, – хрипло, едва сдерживая всё ещё душивший его странный смех, сказал Закатов. Повернулся и, неловко задев плечом дверной косяк, вышел вон.
Через час он был уже на почтовой станции.
В Серпухов, в свою гостиницу Закатов прибыл на рассвете следующего дня. Заспанный и сильно похмельный половой отворил ему дверь, выдал ключ от комнаты, получил пятак и отправился досыпать на табуретку за стойкой. Медленно, стараясь не заснуть на ходу, Никита начал подниматься по тёмной, ещё не мытой с вечера, пахнущей мышами и солёными огурцами лестнице.
В его номере всё осталось так же, как четыре дня назад: даже постель не была убрана и горбатилась скомканным одеялом, нераспечатанные письма по-прежнему лежали на столе, а на подушке осталось несколько вьющихся тёмных волос. Никита криво усмехнулся, смахивая их на пол. Достал и пересчитал оставшиеся деньги. Возвращаться в Малоярославец, в полк, было уже не на что. Стало быть…. Стало быть, пора. Сев за стол, Закатов придвинул к себе чернильный прибор и лист жёлтой бумаги. С минуту думал, потом болезненно поморщился (глаза щипало от бессонницы) и начал писать. Полковник Симановский всё же должен был знать, куда делись полковые деньги.
Он уже заканчивал своё письмо, когда послышался стук, и знакомая рябая физиономия полового просунулась в дверь.
– Извиняйте, ваше благородие… До вас дама дожидаются.
– Дама?.. – растерянно переспросил Никита, оборачиваясь к двери вместе с табуреткой. – Какая дама? Это, верно, ошибка? Цыганка? Или… из благородных?
«Вера!» – немедленно выстрелило радостью в сердце. «Катька?..» – осторожно предположил разум.
– Никак-с нет, ошибки быть не могёт. Но это никак и не цыганка, благородные, видать. Ещё четвёртого дня прибыли, в аккурат как вы отбыть изволили. Им сказано было, что вы воротитесь и нумер за собой оставили и ни одной вещи не взяли, так они и дожидаются! Двенадцатый сняли и приказали немедля доложить, как вы воротитесь. Уж и доложено, ждут-с, пущать прикажете?
– Разумеется, болван, проси, – в полном изумлении велел Никита. Облегчение от того, что это не Катька и тем более не Вера, которая никак не могла дожидаться его здесь уже три дня, схлынуло, и к сердцу снова подкатила тревога. Половой убежал. Никита успел только кое-как задёрнуть одеяло на кровати, затолкать в саквояж комок грязных рубах, ещё не отданных в стирку, и сунуть незаконченное письмо Симановскому под скатерть, когда в дверь постучали, и на пороге появилась немолодая женщина в вытертой душегрее поверх чёрного простого платья и в старомодном чепце. На остром, желтоватом, словно сделанном из воска носу сидело пенсне, сквозь которое на Никиту в упор, не мигая посмотрели блёклые круглые глаза. Взгляд этот показался ему смутно знакомым. И всё же прошло несколько мгновений, прежде чем Закатов растерянно провёл ладонью по лбу и спросил:
– Амалия Казимировна? Боже мой… Это вы?
– Здравствуйте, Никита Владимирович. – Гостья низко поклонилась ему, и её скрипучий резкий голос избавил Закатова от последних сомнений. – А я вот сразу вас узнала. Хоть вы и сильно изменились, не спорю. Стали настоящим мужчиной.
– Здравствуйте, я… я очень рад, право. – Никита торопливо придвинул Веневицкой стул. Та спокойно, с достоинством села, выпрямилась, положила руки на колени.
– Как же… Как вы меня здесь нашли? – запнувшись, спросил он.
– Я сначала прибыла в ваш полк. – Круглые совиные глаза по-прежнему в упор смотрели на него, и Никита, как в детстве, почувствовал себя неуютно под этим взглядом. – Мне сообщили, что вы отбыли в Серпухов на конную ярмарку. Я приехала сюда, мне сказали, что вы уехали, не сказав куда, но обещали вернуться. Я сняла для себя номер и, сами видите, дождалась вас.
– Но что случилось? – Никита, наконец, понял, что если Веневицкая столько сил приложила, чтобы увидеться с ним лично, то причина сему весьма серьёзная. Последнее письмо от отца он получил почти год назад, брат и вовсе никогда не писал ему. – Что-то стряслось в имении? Отец здоров?
Веневицкая вздохнула и ладонью, по-католически перекрестилась.
– Никита Владимирович, ваш папенька скончался. Примите мои соболезнования.
Никита машинально перекрестился тоже. Понимая, что нужно хоть что-то сказать, долго, мучительно искал слова, но они всё не находились: так ошеломительна, так внезапна оказалась новость.
– Упокой, господи, душу его… – наконец с трудом выговорил он то, что более-менее подходило к случаю. – Но… Отчего, в чём причина? И… брат, Аркадий знает? Отчего вы поехали ко мне, а не к нему? Вы написали ему? Он успел на похороны?
Веневицкая снова перекрестилась.
– Вашего брата тоже нет. Вы остались одни из рода. Молитесь богу.
Закатов молча смотрел на неё.
…Всё случилось две недели назад, когда в Болотеево привезли почту из уезда, и Веневицкая, как обычно, за завтраком передала её Владимиру Павловичу.
– От сына! – довольно сказал старый полковник, помахивая конвертом. – Петербургский гусарский полк… генерал Вязмитинов. Это же начальник Аркаши? Странно… Ничего не понимаю!
Торопливо освободив письмо от казённого конверта, Закатов начал читать. Амалия намазывала маслом булку… и выронила серебряный ножичек, услышав истошный, пронзительный, почти женский крик полковника. Перепугавшись, она вскочила – и на её глазах Владимир Павлович, хватая скрюченными руками воздух, тяжело повалился со стула на пол. Злополучное письмо соскользнуло со скатерти под стол. Поднялись шум, беготня, дворовые тащили барина в спальню на кровать, взмыленные казачки бегали с водой и нюхательными солями, немедля был послан верховой в уездный город за лекарем, а на село за знахаркой Шадрихой уже неслась, задрав подол, перепуганная девка.
Все хлопоты оказались напрасными: через час барин перестал узнавать домочадцев, у него отнялся язык, отец Никодим едва успел соборовать его, и прибывший на другой день из города доктор застал Владимира Павловича Закатова уже на столе. Веневицкая к тому времени уже успела прочесть роковое письмо. В нём сообщалось, что весь Петербургский гусарский полк и его командир генерал Георгий Вязмитинов искренне скорбят о безвременной смерти ротмистра Аркадия Закатова и выражают искренние и сердечные соболезнования его отцу. Аркадий был убит на дуэли своим однополчанином, имя дамы, из-за которой произошло сие событие, осталось неизвестным.
