Виктория Холт - Фаворитки
Он пытался жить своей привычной жизнью — гулял в своих парках с неотстававшими от него болонками, кормил уток, обмениваясь на ходу остроумными замечаниями с окружающими его придворными. Многие часы провел он, рыбача на берегах реки в Виндзоре. Ему бы хотелось быть в состоянии отсрочить заседания парламента и предотвратить возможность его будущих заседаний. Если бы у него было достаточно денег для ведения государственных дел, он мог бы спокойно править, и положить конец этому террору в стране. Он бы потребовал для всех свободомыслия в религиозных вопросах. Он знал, что не будет мира в той стране, где существует религиозный конфликт. Ему хотелось бы заявить во всеуслышание: «Думайте сами об этих вещах что вам угодно и позвольте другим идти своим путем». Сам он никогда не связал бы себя никакой религией, он всего лишь стремился дать в этом смысле свободу всем своим подданным.
Ему хотелось мира, но до тех пор, пока виги будут набрасываться на тори и наоборот, — мира не звать. Пусть правит страной любитель удовольствий, подобный ему самому; дайте народу возможность получать от жизни удовольствия, подобно ему; дайте ему достаточно денег, чтобы оснастить военно-морской флот, который не позволит никаким врагам приблизиться к его берегам, — и страна будет жить в мире и благоденствии.
Но безумие охватило всю страну, и он ничего не смог сделать, чтобы предотвратить его. Он был бессилен против парламента, ему приходится ладить и с вигами, и с тори, и с протестантами, и с католиками.
Иаков упрекнул его за то, что он слишком свободно гуляет в парках один.
— Разве эти крошечные болонки спасут вас от пули. Меня ни за что не убьют — хотя бы потому, чтобы не сделать королем вас.
Он сказал это смеясь, но на душе у него было неспокойно. Он боялся за Иакова. Он очень боялся за Иакова.
«Ах, Иаков, — думал он снова и снова, — если бы вы оставили своих святых отцов, если бы вы признали себя протестантом!.. Тогда Англия согласилась бы, чтобы вы стали моим преемником, а молодой Джемми остался бы с носом. Все эти волнения утихли бы, потому что они проистекают из проклятия, лежащего на этом времени, — из бессмыслицы религиозных конфликтов и из проклятия королей — их неспособности иметь сыновей…»
Он отправился к Нелл, чтобы успокоиться.
Молодой Карл — милорд Берфорд, подумал король, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться, — выбежал ему навстречу, чтобы поздороваться с ним.
— — Вы так давно не приходили повидать меня, папа! — сказал Карл.
— Всего несколько дней.
— А кажется, что гораздо больше, — заметил мальчик.
Карл взъерошил волосы мальчика, так похожие на его собственные в его бытность малышом, резвящимся в загородной королевской усадьбе Хэмптон-Корт или отдыхающим на берегах реки в Гринвиче и следящим за проплывающими судами.
— Я поступил плохо.
— Вы должны понести наказание за свои грехи, отец.
— Какого рода наказание ты мне назначишь?
— Живи здесь все время!
— Ах, сын мой, это было бы мне в радость. А ведь наказания не должны радовать грешника, знаешь ли. Ты вместе со мной едешь в Портсмут смотреть спуск одного из моих кораблей на воду, не против?
Карл высоко подпрыгнул.
— Нет, папа! Когда же?.. Когда?..
— Очень скоро… очень скоро… Я скажу тебе кое-что еще. У кораблей бывают имена, знаешь ли. Как у мальчиков. Как мы назовем этот корабль?
Молодой Карл робко и выжидательно смотрел на отца.
— «Карл»? — предложил он.
— Карлов уже так много!.. Кто в них разберется? Нет, мы назовем его «Берфорд».
— Значит, это будет мой корабль?
— О нет, сын мой. Не все, названное нашими именами, непременно принадлежит нам. Но честь — ваша, милорд. Всему свету будет видно, как высоко ценю я своего сына Берфорда. Твоя мама, я не сомневаюсь, узнав об этом, спляшет веселую джигу.
— Так скажем ей сейчас? — спросил младший Карл со смехом.
— Идет! Скажем ей сейчас же…
И, взявшись за руки, они пошли искать Нелл.
Карл, приняв решение не отступать как можно дольше от привычного образа жизни, сохранил для себя практически все свои радости. Он был не в состоянии прекратить казни осужденных, но королеву ему спасти удалось. Толпа позволила ему это сделать, ибо так велико было его обаяние, что стоило ему только появиться перед этими людьми, как злоба их пропадала, он лично отправился во дворец Сомерсет-Хаус, чтобы забрать ее в Уайтхоллский дворец, — именно в то время, когда бесновавшаяся вокруг чернь требовала ее крови. Но других ему спасти не удалось, потому что Тит Отс, казалось, был в те дни террора королем Лондона.
Итак, он гулял, рыбачил и развлекался, как прежде. Он забыл, что ему уже пятьдесят лет, его здоровье никогда не доставляло ему огорчений, и он уверовал, что так будет всегда.
Поиграв изрядно в теннис и возвращаясь по берегу реки, он снял парик и жакет, чтобы остыть.
Он быстро остыл и приободрился, но вечером, уже в постели, у него начался бред, и поспешившие к нему дежурные офицеры нашли, что у него сильный жар.
Шафтсбери, Бекингем и весь парламент были в ужасе. Если бы Карл умер теперь, гражданской войны не избежать. Иаков ни за что не отступится от своих прав, а у Монмута хотя и были сторонники, но многие согласились бы лучше умереть, чем позволить незаконнорожденному сыну занять престол.
Друзья Иакова послали к нему в Брюссель гонца со словами, что король при смерти и ему следует немедленно возвращаться. Иаков тотчас покинул Брюссель, оставив там Марию-Беатрису и взяв с собой лишь нескольких самых преданных друзей — лорда Питерборо, Джона Черчилля, полковника Легге и брадобрея.
Он оделся в простую темную одежду и надел черный парик, чтобы никто не узнал его по прибытии в Англию. Это было необходимо, так как если, как он считал, его брат умирает, то жизни его грозит опасность, попади он в руки своих врагов. Иаков считал, что его ждет большое испытание и ему следует, как сказал ему Джон Черчилль, находиться поблизости, когда умрет его брат, чтобы быть провозглашенным королем прежде, чем Монмуту помогут занять престол. Иаков был очень огорчен. Он был мягким человеком и любил всех своих родных. Казалось чудовищным, что Стюарт должен покинуть свою страну в то время, когда его брат является королем. Снова и снова Карл говорил ему:
«Оставьте свой папизм, Иаков, и все будет хорошо». Но, думал Иаков, мое душевное спокойствие для меня гораздо важнее того, что случится со мной здесь, на Земле.
Он молился и раздумывал о будущем, переправляясь с континента через пролив на французской шлюпке, и когда он прибыл в Дувр, никто не знал, что герцог Йоркский вернулся домой.
По прибытии в Лондон он провел ночь в доме сэра Аллена Эпсли у Сент-Джемского сквера, сэр Аллен сразу же привел к нему его шурина, Гайда, и Сиднея Годолфина.
— Вам необходимо, ваша милость, — сказали они ему, — как можно быстрее ехать в Виндзор, где лежит король. Мы слышали, что ему уже немного лучше. Но, ради Бога, скачите туда, и скачите быстрее. Монмут и его сторонники пока еще ничего не знают о недомогании его величества.
И Иаков направился в Виндзор.
Брадобрей Карла брил его в тот момент, когда ворвался Иаков. Он бросился к брату и упал перед ним на колени.
— Иаков! — воскликнул Карл. — Что вы здесь делаете?
— Вы пришли в себя, брат? До меня дошло, что вы при смерти!..
— Нет, это была всего лишь простуда и небольшая лихорадка. Ветер с реки прохватил меня после тенниса. И, пожалуйста, поднимитесь с колен. Дайте взглянуть на вас. Ах, Иаков, неужели вы подумали, что я уже покойник, а вы король?
— Брат, я счастлив, что это не так.
— Я верю вам, Иаков. Вы не умеете обманывать. А в наше время не мудрено научиться желать этого. Мне страшно подумать, что могло бы случиться, если бы я поступил настолько неосмотрительно, умерев бы теперь. Я оставил бы дела государства в прискорбном состоянии. Вы только представьте себе, брат: англичане преследуют иезуитов, а они спасли мне жизнь и даже, более того, мир в государстве — если можно назвать миром нынешнее правление Тита — при помощи иезуитского порошка хинина. Клянусь, это лекарство меня вылечило.
Он спросил о Марии-Беатрисе и о жизни в Брюсселе.
— Печально, что вы должны быть изгнанником, Иаков, — сказал он. — Может показаться, что наша семья обречена быть изгнанниками. Но, Иаков, если вы будете продолжать действовать так, как вы действовали до сих пор, и займете престол, то удержитесь на нем не более четырех лет — таково мое мнение.
— Я удержу его, — ответил Иаков, — если он будет моим.
— Вам следует покинуть страну, пока не открылось, что вы вернулись.
— Брат, разве это справедливо, позволю себе спросить, что я должен быть в изгнании? Монмут остается здесь. Вы же знаете, что, если бы не Монмут, не было бы всей этой неприятности. Эта ваша болезнь помогла мне понять, как опасно для меня находиться так далеко вдали, когда Монмут остается так близко.
