Древний Рим. Честь преторианца - Регина Грез
Сегодня я провела в отреставрированной спальне первую спокойную ночь, правда, пришлось настежь открыть окно, несмотря на ворчание Афеса. Старый распорядитель готов был спать на пороге моего кубикулюма, лишь бы со мной опять не случилось беды. Пока я еще интересна цезарю, разумеется. Хорошо понимаю, чем вызван ажиотаж вокруг моей скромной персоны.
Фурий необыкновенно ласков со мной сейчас, например, вчера подарил новые водяные часы с матовым стеклом, украшенные драгоценными камнями и золотыми пластинками. На верхушке клепсидры размещалась маленькая золотая птичка, кажется, соловей. Отличный намек!
– Пусть ароматические капли отсчитывают каждый счастливый час, что мы проведем вместе, мое сокровище…
– Да будет так, повелитель!
"А что мне еще отвечать…"
Смутно подозреваю, что роль заботливого жениха может ему скоро наскучить и тогда томный облик эстета обернется звериным оскалом. Мне некуда деться, я плыву по течению, по пути стараясь хоть чем-то помочь старым знакомым.
К моему разочарованию и даже гневу, который я едва могла скрыть, Катон отказался просветить меня относительно судьбы Мелины.
– Распутница подлила тебе настойку аконита в бокал с вином, а ты собираешься за нее просить, глупая женщина? У тебя сейчас нет других забот? Да хотя бы заняться своей внешностью – ты тощая и бледная, словно канатная плясунья. И это наша будущая Домина?! – притворно изумился Катон, картинно воздев руки к потолку. – Я сейчас же велю Писцию приготовить для тебя садовых сонь в горшочке. Редкий деликатес, особенно если использовать соус из оливкового масла, толченого перца, меда и майорана.
В подтверждении своих слов Тит Сергий аппетитно причмокнул, делая вид, что облизывает кончики сложенных щепотью пальцев. Но меня не поймать на болтовню о вкусовых предпочтениях. Тем более, если речь идет о древесных грызунах, чье нежное мясо само тает во рту и пахнет фруктами, поскольку бедных сонь держали на специальной диете.
Еще пара таких подробных описаний и я точно на рыбу перейду! Средиземноморское меню чрезвычайно разнообразно, например, вчера мы с Фурием воздали должное краснобородке в сырном кляре. Но я отвлеклась… Мелина. Не успокоюсь, пока не решу вопрос.
– Я всего лишь хочу знать, какова ее участь, – упрямо твердила я, – это не займет много времени.
– Попытаюсь разведать, – буркнул Катон с явным неудовольствием от того, что я не разделяю его гастрономических пристрастий.
Пришлось пустить в ход свои немудрящие женские чары и намекнуть на книгу рецептов о вкусной и здоровой пище, которую не худо бы написать самому Катону или дать поручение толковому слуге.
– Только представь, дорогой Тит Сергий, ведь столько существует рукописей о войнах и строительстве, о богах и царях, даже о том, как правильно отстирывать одежду от пятен, используя трехдневную мочу, собранную из городских бочек. Но разве есть хорошие, умные книги о еде? А ведь – это одно из важнейших удовольствий нашей унылой жизни…
– Так ли унылой? – засомневался Катон, почесывая гладко выбритый подбородок. – Хм, может быть, ты права, особенно, если учитывать почтенный возраст, когда остается радовать душу общением с философами и лицезрением красоты. А как же дряхлеющее тело? Оно еще способно оценить изысканные лакомства и подливы… Ты подала мне хорошую идею, Валия. Я подумаю на досуге. И о «кобылице из Остии» тоже подумаю.
– Я хотела еще спросить об одном актере, ну… Фарбий Эдей – ему запрещено выступать в городе… как считаешь, цезарь сам подписывал тот указ или это работа местных властей, смотрящих за порядком…
– Мой тебе совет, дорогая Валия, забудь о жалких плебеях, с которыми прежде водила дружбу! Перед тобой открыты лучшие особняки Эсквилина и Палатина, стоит ли думать о грязной Субуре – родине всех мух Империи.
– Да, Субура – самый нищий и печальный район нашего славного города. Я слышала, там покупают и продают еще нерожденных детей, а любые ласки девушки или юноши можно получить за миску вареного гороха. Там плодится зараза и лучшие человеческие чувства – достоинство и сострадание тонут в пучине порока…
– Готовишься к выступлению перед Фурием? Браво! Император будет в восторге! А мне пора. Посоветуюсь с Лепидом насчет твоего питания.
Когда багровый полог с золотыми кистями опустился за сбежавшим Катоном, я сдернула с левой руки браслет и швырнула его вслед хитрому казначею. Те, кто вертят делами других народов и стран часто слепы и глухи к стонам собственных граждан, даже если последние задыхаются в гнилостном воздухе низины, расположенной между двух холмов, на которых блистают мрамором и позолотой особняки благородных Сенаторов.
Глава 40. Суровые будни
Сегодня я спасла жизнь незнакомому римлянину. Фурий уже хотел внести его имя в список проскрипций, то есть в число людей, объявленных вне закона, чье имущество подлежит конфискации. И подумать только за какую мелочь мог пострадать молодой модник!
Противный даже на вид осведомитель Рупилий сообщил Фурию, что некто Домиций Юлиан ходит точно в таких же сандалиях, как император, а от его волос за несколько шагов так же несет нардовым маслом. Заметив признаки бешенства на лице Фурия, я поспешила заступиться за патриция и даже оправдать его странные поступки.
– Послушай, Божественный, а вдруг этот честный квирит так тебя обожает, что хочет даже в мелочах на тебя походить, поэтому копирует обувь и благовония. Считаю, что Домицию нужно выказать снисходительное одобрение. Может, вообще заставить его трепетать, отправив подарок из дворца? Только представь, как он испугается, когда в ворота его дома постучат грозные преторианцы, да у него сердце запутается в нижних складках тоги!
А вместо смертельного приговора Домицию преподнесут личные сандалии императора, ну, выберешь, какие тебе немного жмут или давно надоели. Уверена, он водрузит их на алтарь и будет молиться проявлению твоей милости, словно дару с небес.
Фурий раздумывал пару минут, сосредоточенно морща лоб, потом высказал вполне здравое суждение, что после этой истории, пожалуй, полгорода станет подражать его манере одеваться.
Я немного растерялась, но великоумный Катон опять меня выручил, припомнив, что все в роду Домиция Юлиана почтительно относились к властям и ни разу не митинговали за Республику. В итоге Фурий смягчился, велел отправить пылкому юноше свою тунику и кожаные сандалии, бывшие на монаршей ноге всего пару раз.
А Катон распорядился приложить к подарку
