Розалин Майлз - В порыве страсти
Вместо ответа Триша подняла руку и провела длинным накрашенным ногтем по его груди, обходя сосок. Кровь его вспыхнула в яростном возбуждении. Впервые в жизни он ощущал призыв опытной женщины, которая знает, что делает. Причиняя невыносимые муки, Триша расстегнула ему ворот, и ее рука скользнула под рубашку, поглаживая его торс. Другой рукой она обвила его за шею и медленно потянула вниз, прижимаясь губами к его губам.
О, как она целовала! Джон с удивлением обнаружил, что, хоть его тело и пылает огнем, мозг из последних сил тщится сохранить остатки самоконтроля. Он отчаянно желал ее и понимал, почему в каждом взгляде Алекса сквозит похоть.
Но этого мало!
Боже всемогущий, подумал он, смеясь сквозь слезы. Единственный раз в моей жизни все идет, как в рассказе из журнала для мужчин, а я могу сообразить только это? Одно было ясно: он или погиб – или спасен.
Джон смотрел на Тришу, склонившуюся к нему в лунном свете. Действительно, ее ему было мало. Ее прелестного женственного тела, осанки, кокетства, опытности и напора – всего этого мало. Ничто не может сравниться с маленькой точеной фигуркой, где мускулов больше, чем жира, с парой оленьих глаз, с завитками черных волос, не знавших парикмахера.
О чем он раньше думал?
Почему позволил угаснуть этой мечте – мечте о себе и Джине, о том, что они будут вместе?
Может, ему казалось, что Джине нужен только хозяин Кёнигсхауса, что она не полюбит его, если он будет просто Джоном Кёнигом, властелином лишь самого себя?
Если бы это было так, она бы с первого же мгновения переключила свое внимание на Алекса. Но этого не произошло, она по-прежнему смотрела на него полным надежды взглядом потерявшегося жеребенка. А он все время проходил мимо, тратя силы в бесплодных попытках играть роль детектива-любителя и стараясь воспрепятствовать несуществующим отношениям матери и Чарльза!
Мать и отец…
Он никогда больше не сможет относиться к ним как раньше. Они, оказывается, тоже способны ошибаться, у них есть слабости, жалкие секреты, а у отца – не слабость, хуже, презренный шпионаж за женщиной, которую ему полагалось любить. Как там сказано в Библии: «Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей…» Время пришло.
– Доброй ночи, пора прощаться! – бодро сказал он. Прежде чем Триша успела среагировать, Джон обнял ее железной хваткой и отчасти провел, отчасти втащил по лестнице в дом для гостей. – Вот мы и пришли! – Распахнув дверь ее комнаты, он включил свет и любезно помог ей перешагнуть через порог. – Доброй ночи. – Он вышел и закрыл за собой дверь.
Дом для гостей, хоть и одноэтажный, построен был на совесть, комнаты в нем отделялись друг от друга коридорами и холлами. Повернувшись спиной к комнате Триши, Джон легкими шагами и с легким сердцем направился по застеленному ковром коридору туда, где, как он знал, живет Джина.
Глубоко вздохнув, тихонько постучал. Из-за двери выглянуло испуганное лицо.
– Джина? – ласково спросил он. – Ты не спишь? Знаешь, давай немного погуляем. Мне нужно тебе кое-что сказать.
28
До конца дней Джон запомнит эту ночь как звездное мгновение своей жизни. Когда Джина, трепеща и смущаясь, выскользнула к нему из комнаты, он не мог до конца осознать свою удачу, радость волнами накатывала на него. Спустившись по лестнице дома для гостей, он вывел ее в ночь. Ему не верилось, что он стоит на земле; казалось, пожелай только – и взлетишь.
Они шли под тенистыми куполами деревьев. Джина нерешительно подала Джону руку, и ему показалось, что он держит редкостную птицу, хрупкую, как тончайшее стекло: сожми чуть сильнее, и сломаешь тонюсенькие косточки. Она еле слышно прошептала слова любви, которой они могли бы наслаждаться давным-давно, если бы не были так слепы, и это обретенное знание было скреплено поцелуем.
– О, Джина… – Джон чувствовал себя как в раю.
– Что?
– Ничего.
– Что случилось?
– О, все!
Они тихо рассмеялись. Внезапно он стал серьезным.
– Ты нужна мне, Джина.
Глаза девушки наполнились страстью.
– Ты мне тоже нужен.
– Нет, понимаешь, ты мне по-настоящему нужна. – Он умолк. Что он мог еще ей сказать?
Она притянула его руку к своему лицу и провела ею по щеке.
– Я люблю тебя.
Джон заглянул в ее глаза и прочел в них истину. Что это были за глаза…
Он нежно привлек ее к себе и снова поцеловал, сначала осторожно, потом все более горячо. Касаясь ее губ, он ощущал, как все ее маленькое тело, дрожа, откликается на его призыв. Он удивлялся, как изумительно сочетаются в Джине детская невинность и женская страстность. Она, точно желанный, чудесный подарок, соединяла его мечты и лучшее, что может существовать в жизни.
Они скрылись среди деревьев, в глуши, куда никто не заходил.
– Давай посидим, – сказал Джон, нежно гладя сияющее девичье лицо. Он осторожно усадил Джину на мягкий сухой песок. Земля ласково окутала их темнотой, теплая, как живая. Он снял рубашку и расстелил, чтобы ей было удобнее, лег рядом, обнял.
Она глядела ему в глаза широко распахнутыми глазами, торжественными, как у ребенка, наполняя его душу глупым восторгом.
– Все хорошо, все хорошо, – шептал он, покрывая поцелуями ее лицо, и был награжден, увидев, как тонкие веки с просвечивающими жилками, покоряясь, затрепетали.
Потянувшись по-кошачьи, он отдался неторопливому блаженству познавания маленького тела, которое теперь мог называть своим. Под тонким легким платьем круглились плечи. Его рука медленно достигла небольшой, но хорошо очерченной груди, и он вздрогнул, ощутив, что она готова принять его, соски под его прикосновением напряглись. Он все более уверенно ласкал ее. Она гортанно вскрикивала и тихо стонала от желания.
На ней, как всегда, было надето свободное хлопчатобумажное платье. Джон бережно стянул его через голову. Теперь от наготы Джины его отделяли лишь тонкие полоски девичьего белья. Внезапно он захотел ее так, как никогда в жизни ничего не хотел. Скинув джинсы, он изо всех сил старался сдержать охватившее его нетерпение, хотя сгорал от любви. Он покрывал поцелуями все тело Джины, от теплого лба и влажных губ до ямочек на лодыжках, и в ответ на его ласки ее желание тоже росло, захлестывая как прилив.
Ее руки ласкали его уши, щеки, грудь. Он осторожно стянул шелковую кружевную полоску, обнажил грудь, целуя сосок, проводя удивленными губами по темному атласному кружку, пламенеющему, как роза.
Он слышал дыхание девушки, резкое и учащенное.
– О, Джон! – вскрикнула она. – О, Джон! – Он на мгновение обнял ее, укрывая от ночного ветерка, неожиданно повеявшего прохладой. Затем его пальцы, то спускаясь, то возвращаясь, двинулись от ямочек на бедрах все ниже, ниже, пока не добрались до сердцевины ее тела, сердцевины любви.
