Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..
— Томас, — прошептала она, а ее сердце прыгало. Билось.
Разбивалось.
– Том…
– Не надо, – сказал он хриплым голосом. – Не произноси моего имени.
– Почему?
Этот вопрос вертелся на кончике языка, она отчаянно желала задать его, но не делала этого. Каким–то образом она знала, что не стоило этого делать. Каким бы не был ответ, она не хотела его знать. Не сейчас, не тогда, когда он смотрел на нее с такой жаркой, унылой настойчивостью.
– Здесь никого нет, – прошептала она. Это было верно. Все спали. И она не была уверена, почему сказала что–то столь очевидное. Может быть, она просто хотела дать ему понять…не говоря это явно. Если бы он склонился, если бы он поцеловал ее…
Она бы не сопротивлялась.
Он покачал головой.
– Кто–то всегда здесь есть.
Но он был неправ. Стояла середина ночи. Все спали. Они были одни, и она хотела…она хотела…
– Поцелуй меня.
Его глаза зажглись, и на минуту он выглядел так, как будто испытывал боль.
– Амелия, не надо.
– Пожалуйста, – она дерзко улыбнулась, как только смогла. – Ты мне обязан.
– Я… – сначала он выглядел удивленным, потом забавляющимся. – Я обязан тебе?
– За двадцать лет помолвки. Ты обязан меня поцеловать.
Он улыбнулся с неохотой. – За двадцать лет помолвки, я должен поцеловать тебя несколько раз.
Она облизала губы. Они стали сухими от резкого выдоха. – Одного будет вполне достаточно.
– Нет, – он тихо ответил, – этого не будет. Этого никогда не будет достаточно.
Она задержала дыхание. Он собирался это сделать. Он собирался поцеловать ее. Он собирался поцеловать ее, и, ради Бога, она собиралась ответить на поцелуй.
Она подошла.
– Не надо, – попросил он, но в его голосе не было твердости.
Она потянулась к нему, и ее рука была в дюйме от него.
– Амелия, не надо, – резко казал он.
О, нет. Он не станет ее отталкивать. Она ему этого не позволит. Он не скажет, что это ради ее же блага, или, что он лучше знает, или, что все знают, что лучше для нее, но не она сама. Это была ее жизнь и ее ночь, Бог свидетель, он был ее мужчиной.
Она бросилась к нему.
Или, скорее, на него.
– Ам…
Вероятно, он попытался произнести ее имя. Или, возможно, это был возглас изумления. Она не знала, ей было все равно.
Она слишком далеко зашла, чтобы волноваться насчет банальностей. Она взяла его лицо в ладони и поцеловала его. Вероятно, неуклюже, но со всей бешеной энергией, которая бурлила в ней.
Она любила его.
Она, в самом деле, любила его. Возможно, она никогда не говорила ему, и, возможно, никогда не будет иметь возможность сделать это, но она любила его. И прямо сейчас она собиралась поцеловать его.
Потому, что это именно то, что бы сделала влюбленная женщина.
– Томас, – сказала она, потому что собиралась сказать его имя. Если бы он ей позволил, она бы называла его так снова и снова.
– Амелия… – Он положил свои руки ей на плечи, готовясь оттолкнуть ее.
Она не могла ему это позволить. Она обняла его руками, прижавшись всем своим телом к нему. Ее руки скользнули в его волосы, прижимая его к ней, когда ее губы коснулись его губ.
– Томас, – простонала она, это слово скользнуло ему под кожу.
– Томас, пожалуйста…
Но он не пошевелился. Он стоял смирно, не проявляя никакой реакции на ее атаку, и затем…
Что–то смягчилось. Сначала это произошло в его груди, как если бы он, наконец, позволил себе дышать. А потом одна из его рук двинулась…медленно, практически робко…по ее стройной спине.
Она задрожала. Она простонала, прижимаясь к нему. Она позволила своей руке скользнуть по его волосам. А потом он попросила.
– Пожалуйста.
Если он оттолкнет ее теперь… Она думала, что не вынесет этого.
– Ты мне нужен, – прошептала она.
Он застыл. Настолько, что она подумала, что потеряла его. Но затем он взорвался энергией страсти. Его руки обняли ее с удивительной скоростью, а он не просто поцеловал ее в ответ…
Милостивый Бог, казалось, он пожирал ее.
И она желала, чтобы он это делал.
– О, да, – выдохнула она, и прижалась ближе к нему. Это было то, чего она желала. Она хотела его, но больше всего она хотела этого. Эта власть, это знание, что она что–то начала. Она целовала его.
И он хотел этого. Он хотел ее.
Это заставило ее задрожать. Это заставило ее растаять. Это заставило ее желать свалить его на землю и броситься на него, и…
Милосердный Бог, что с ней произошло?
Кем бы она ни была, кем бы она ни была несколько часов назад, — та женщина исчезла, а появилась какая–то распутница, которая двадцать один год обучалась, как стать порядочной леди.
Когда она поцеловала его, — нет, когда она бросилась на него, молясь, чтобы он ее не оттолкнул, — все дело было в ее эмоциях. Она была зла и в отчаянии, в унынии и тоске и она желала, всего однажды, почувствовать, как будто она это контролирует.
Но теперь, — эмоции ушли. Ее тело было охвачено, питалось этой потребностью, которую она только теперь ощутила. Чувствовалось, как будто что–то ее захватило изнутри. Что–то напрягалось, переворачивалось. Это находилось глубоко внутри нее, в тех местах, которые она никогда не обсуждала, никогда даже не знала про их существование.
И он, — Томас, — только ухудшал ситуацию.
И делал ее лучше.
Нет, хуже.
– Пожалуйста, – умоляла она, желая знать, о чем просит. Затем она застонала, потому что он снова сделал лучше то, что происходило. Его губы были у нее на горле, а его руки были везде, — в ее волосах, ласкали ее спину, обнимали ее попку.
Она желала, чтобы он был ближе. Больше всего, она желала большего. Она желала его жар, его силу. Она хотела его кожу, которая бы горела, прижимаясь к ее коже. Она хотела выгнуть спину и раздвинуть ноги.
Она хотела двигаться. Так, как она и не мечтала, что такое возможно.
Изогнувшись в его объятиях, она попыталась снять свое пальто, но то только оказалось у нее на локтях, прежде чем он простонал,
– Ты замерзнешь.
Она силилась освободить свою правую руку из рукава.
– Ты сможешь меня согреть.
Он отстранился, достаточно, чтобы она смогла увидеть его ошеломленное выражение лица. – Амелия…
Она услышала прежнего Томаса в этом голосе. Того, кто всегда поступал правильно. – Не останавливайся, – умоляла она его. – Не сегодня.
Томас взял ее лицо в свои руки, и держал его так, что их носы были на расстоянии нескольких дюймов. Его глаза посмотрели в ее глаза с мучительным и пустым выражением лица. – Я не хочу, – сказал он, резким голосом.
Но я должен.
Они оба знали то, что он не сказал.
– Я…я не могу, – он остановился, рывком вдохнув, когда заставил себя отступить. – Я не могу сделать что–то,…что будет… – Он тщательно выбирал слова. Или так, или он не мог мыслить связно. – Если я сделаю это…Амелия… – Он провел рукой по волосам, царапая ногтями кожу головы. Он желал этой боли. Он в ней нуждался в настоящий момент. В чем–то, все равно в чем, что бы могло удержать его на земле. Что бы удержало его от распада.
