Дженнифер Маккуистон - Приключения новобрачных
– И из этих одиннадцати лет уже больше года я живу в Мореге. – Джеймс был рад, что голос его обрел силу, что в нем появился металл. К счастью, он оказался не настолько сентиментальным, чтобы раскиснуть. – Я живу всего в четырех милях отсюда. Ты мог бы зайти в любое время, когда пожелаешь.
– Ты меня не приглашал. – Отец взглянул на него пристально. А в голосе слышалась боль – да-да, именно боль!
– Граф Килмарти не нуждается в приглашении, чтобы приехать в город, – веско заметил Джеймс. Он оставался непоколебим и гордился этим. – Уильям ко мне заглядывает с пугающей регулярностью, да и мама наносит визит примерно раз в месяц.
Губы отца дрогнули в брезгливой гримасе.
– Да, она рассказывала мне о чаепитиях на твоей так называемой кухне, где ей приходится уворачиваться от мешка с опилками, который ты подвесил под потолком. Разумеется, знаю, что ты уже год тут живешь. Но ты очень ясно дал мне понять, что не хочешь меня видеть.
– Когда? Когда я тебе такое говорил?
– Когда ты ответил мне отказом.
– Когда я отказывался с тобой увидеться, скажи?
В глазах отца Джеймс увидел вспышку. Ему был слишком хорошо знаком этот ярко-зеленый свет.
– Я говорю о коне. Ты отказался принять мой подарок. А потом, словно в насмешку, купил этого коня через посредника.
– Это был не подарок, а проверка, – возразил Джеймс. – И не смотри на меня так. Если бы ты сам пришел с Цезарем, я бы, возможно, по-другому отреагировал. Но ты послал ко мне конюха, отец. Ты был выше того, чтобы спуститься со своих заоблачных высот и посмотреть, как позорно живет твой сын.
– Так вот как ты обо мне думаешь! – На скулах графа заиграли желваки. Джеймса же не оставляло странное чувство: казалось, он смотрел сейчас в зеркало и видел себя постаревшим. – Ты думаешь, что я тебя стыжусь? Джемми, я многое к тебе чувствовал. Раздражение. Досаду. Недоумение из-за принятых тобой решений. Печаль из-за твоего пренебрежительного отношения ко мне. Но я никогда не стыдился тебя, никогда.
Джеймс молчал, потому что не знал, что сказать. Голова у него шла кругом, мысли разбегались – так что ни одну не ухватить.
– А как насчет той истории с пастором? – спросил он наконец хриплым шепотом.
– Я знал, что тебя к этому подтолкнуло, – ответил отец. – Твои действия были оправданными. Да-да, полностью оправданными.
– Ты никогда мне этого не говорил. – Джеймса затопила волна чувств – волна сильнее, чем прилив, обрушивающийся на скалы всего в миле от того места, где они сейчас сидели. Но он все же овладел собой и вновь заговорил: – Ты заплатил пастору за молчание. Смерть его дочери – на его руках, но и на наших тоже. Своими действиями ты дал понять всем, что считаешь меня негодяем. Впрочем, плевать на всех! Ты мне внушил, что считаешь меня недостойным называться твоим сыном.
– Это несправедливо, Джемми. Я пытался помочь тебе.
Джеймс сделал глубокий вдох: у него наконец отложилось, что отец теперь звал его Джемми. Уильям и мать продолжали называть его так же, как называли в детстве, но для отца он стал Джеймсом через два месяца после того, как ему исполнилось восемнадцать, в ту самую минуту, как он, отец, сделался графом. Но почему так? Непонятно. Все это не имело никакого смысла.
– Помочь… мне? – давясь словами, пробормотал Джеймс. – Каким образом? Более того, каждое мое решение, пока я жил в этом доме, каждый мой шаг – все было тебе не по нраву. Мне не позволялось делать ничего по собственному выбору. И случай с пастором не единственный. Просто он стал последней каплей. Я не мог больше здесь оставаться. Поэтому и ушел.
Граф отвел глаза. Взгляд его скользил по разложенным на столе предметам. Когда же он заговорил, чувствовалось, что он тщательно подбирал слова и следил за интонацией.
– Возможно, тебе это трудно понять, но титул поставил меня в ситуацию, к которой я не был готов. У меня не было ни соответствующего воспитания, ни желания обзавестись титулом.
Джеймс подался вперед. Пальцы его искали опору и не находили ничего, кроме скользкого шелка обивки. Он впервые услышал, что его отец не хотел быть графом.
– Я думал тогда, что придется отказаться от всего, что было мне дорого, – продолжал отец. – Поверь, мне совсем не хотелось этого, но я решил, что окажу тебе услугу, если заранее подготовлю тебя к возможности получения титула.
– Но я-то не был наследником, – резонно возразил Джеймс.
– И я тоже не был. – Отец со вздохом развел руками. – Я чувствовал себя более счастливым, когда был ученым и вел простую жизнь с твоей матерью и с вами, моими мальчиками. И все же… вот как все повернулось.
Джеймс заерзал на стуле; ладони его нашли наконец опору на сиденье.
– Почему ты мне этого не сказал одиннадцать лет назад?
Граф поднял на сына глаза, полные сожаления.
– А ты бы стал меня слушать?
– Ты не дал мне возможности это выяснить.
Отец тяжело вздохнул.
– Что ж, наверное, я это заслужил. Я подвел тебя, Джемми. Не справился с двойным грузом ответственности, не смог стать одновременно образцовым графом и хорошим отцом. Я совершил немало ошибок и виноват в том, что выплескивал свое раздражение на тебя и Уильяма. Но с годами я понял, что могу оставаться самим собой и при этом быть графом. Увы, понимание пришло слишком поздно, и я прошу прощения за все обиды, вольные и невольные, которые тебе нанес.
Джеймс остолбенел; не было слов, чтобы описать его состояние. Отец извинился перед ним! Джеймс не знал, чего ждать, пустившись в этот путь, который он называл про себя дорогой в ад, но ему и во сне не могло бы привидеться, что отец будет просить у него прощения.
– Я долго думал над тем, что случилось с девушкой, которая была тебе настолько дорога, что ты сделал ей предложение, – продолжал граф. – То, что случилось, – страшная трагедия. Но ты должен мне поверить: тогда я думал, что в той ужасной новой жизни, в которую, не спрашивая моего желания, швырнула меня судьба, был только один плюс – возможность помочь тебе материально. Заплатив ее отцу столько, сколько он потребовал, я подумал, что помогаю тебе.
Джеймс задумался. После объяснений отца все в этой истории выглядело несколько иначе, чем прежде. Будь он, Джеймс, на месте отца, как бы он поступил? Так же? Или по-другому? Интересно, тогда, одиннадцать лет назад, хватило бы у него ума выслушать отца и понять его? Он не мог ответить на эти вопросы, но был рад, что приехал сейчас.
– Спасибо, – кивнул Джеймс; голос его срывался от избытка чувств. Он резко откинулся на спинку стула, словно проверяя, выдержит ли тот испытание его весом. Но интересовало его совсем другое: выдержит ли испытание временем этот хрупкий, только что заключенный с отцом мир? – Однако я хочу, чтобы ты мне пообещал, что больше не будешь пытаться исправлять мои ошибки с помощью денег. Ни пенни, слышишь? Я гордый человек, отец. И я хочу верить, что мне есть чем гордиться. – Джеймс невольно сбил пафос, усмехнулся. – Я не отрицаю, что мои суждения не всегда были правильными, и не стану утверждать, что застрахован от ошибок в будущем. Но позволь мне жить так, как я сам считаю нужным.
