Александра Девиль - Перстень Дарины
Когда женщины успокоились, Тихон осторожно обратился к ним:
— Не надо бы вам, сударыни, понапрасну себя обнадеживать. Мало ли на свете монахов по имени Антоний?
— А я говорю, что это он! — упрямо тряхнула головой Дарина. — Я не хотела тебе раньше рассказывать, матушка, но теперь скажу: мне еще Зиновий намекал, будто Антон жив. Я тогда подумала, что это его злая шутка, и ничего тебе не сказала, чтобы не растравлять твое сердце. А сейчас думаю, что Зиновий и в самом деле мог видеть Антона, когда ездил в Сурож по торговым делам.
— Но если так, почему же Антон до сих пор не объявился? — сдавленным голосом спросила Ксения.
Дарина вздохнула:
— Кто знает, что случилось с ним за эти годы. Вдруг он утратил память? Или после ранения стал калекой и не хочет возвращаться таким в родные края. А может, этот пират Фьяманджело силой удерживает его на своем корабле. — Дарина замолчала лишь на несколько мгновений, а потом решительно заявила: — Вот что, матушка. Я должна поехать в Сурож и сама узнать всю правду.
— Бог с тобою, дитя! — замахала руками Ксения. — Чтоб молодая женщина пускалась в такой опасный путь ради призрачной надежды! Нет, это я, старая, должна ехать за своим сыном.
— Тебе нельзя, матушка, ты больна. А возвращение Антона придаст тебе сил, и ты поправишься.
— Негоже, чтобы ты из-за меня рисковала, я этого не допущу, — покачала головой Ксения. — Твой первый долг — растить сына, а не пускаться в опасные путешествия.
В памяти Дарины вдруг отчетливо всплыл ее недавний разговор со Святославом. Она собиралась на ярмарку в Меджибож и спросила сына, что ему купить. И мальчик, глядя на нее ясными детскими глазами, попросил:
— Купи мне отца.
Дарина, вздохнув, ответила:
— Отца нельзя купить, он бывает у человека только один. Твой отец умер.
— Значит, он далеко-далеко? — простодушно спросил ребенок, еще не понимающий, что такое смерть.
— Да, он далеко, на самом небе.
— А ты не можешь попросить, чтоб он вернулся к нам оттуда?
— Нет, сыночек, оттуда никто не возвращается.
— Значит, у меня уже никогда-никогда не будет отца? — Губы Святослава задрожали, на глаза навернулись слезы.
Дарина прижала ребенка к себе и, целуя его, быстро зашептала:
— Не плачь, мой маленький, ты ведь будущий воин. Отец смотрит на тебя с высоты и будет печалиться, если ты заплачешь.
И малыш, носивший имя воинственного киевского князя, изо всех сил сдерживал слезы.
Вспомнив об этом, Дарина обняла Ксению и тихо сказала ей:
— Антон нужен не только тебе, но и Святославу. Малыш тоскует без отца. И мне нужен Антон как добрый друг. Если он жив — значит, я не проклята, не приношу гибель мужчинам и не приговорена к одиночеству. Я должна найти Антона, должна!
— Дочка, но как отпустить тебя одну?.. — горестно вздохнула боярыня.
Дарина выпрямилась, глаза ее загорелись огнем воодушевления, и она порывисто обратилась к Тихону:
— Отче, ты поможешь мне найти Антона?
— Я бы рад, но это не в моих силах, — развел он руками. — Ведь мне следует ехать с купцами в Холм, к князю Даниилу.
— Но ты расскажешь, как добраться до Сурожа? Ты дашь мне письмо к своим друзьям? Ты посоветуешь, как разговаривать с итальянским пиратом, чтоб он отпустил Антония?
Тихон, которого, очевидно, тронула преданность Дарины, готовой пуститься в далекий и опасный путь, чтобы найти сына своей свекрови, покачал головой и с ласковой улыбкой заметил:
— Дочь моя, ты напрасно пожертвуешь собой, если пустишься в Тавриду одна или с небольшим сопровождением из своих слуг. Дорога эта вам, местным жителям, незнакома и к тому же полна опасностей. Но если уж ты так твердо решила поехать, то тебе следует присоединиться к какому-нибудь торговому каравану, идущему в Сурож или Корсунь.
— Наверное, мне надо ехать в Меджибож и спрашивать тамошних купцов? — засуетилась Дарина. — Но возьмут ли они меня с собой?
— Пожалуй, я могу тебе помочь, раз уж ты так горячо желаешь ехать, — сказал Тихон. — У меня в Суроже есть давний знакомец по имени Калиник, наполовину русич, наполовину грек. Он с детства был способен к языкам, знает их множество, а потому служит толмачом для купцов, которые приезжают в Тавриду из разных стран. Он уже не раз сопровождал караваны в Сурож и из Сурожа, дорогу знает хорошо. Он и наш караван довел до Меджибожа. А через несколько дней собирается в обратный путь.
— Один?
— Разумеется, нет. Из Шумска и Кременца собираются купцы ехать в Сурож. Вот их-то Калиник и будет сопровождать.
— А меня они возьмут? — с надеждой спросила Дарина. — Ты ведь можешь за меня замолвить слово, отец Тихон? И ты, отец Епифаний?
— Купцы неохотно берут в дорогу женщин, — заметил лекарь. — Но ты оденешься монахиней, а Калиник скажет, что ты паломница, направляешься поклониться могилам святых Иоанна Готского и Стефана Сурожского.
— Со мной поедет Мартын, — решила Дарина. — Он монах, привыкший к странствиям, и уже не раз доказывал верность нашему дому.
Вспомнив, что Антон считал Мартына предателем, она подумала, что будет справедливо, если при первой же встрече Антон узнает правду и обнимется со своим старым другом.
— Ты возьмешь с собой не только Мартына, но и других слуг для охраны, — сказала Ксения.
— А вот этого не следует делать, — возразил Тихон. — Будет лучше, если никто в караване не узнает, что Дарина — боярыня, вдова и владелица поместья. К бедной монахине у мужчин будет больше почтения и жалости.
— Отче, теперь мне надо поскорее познакомиться с этим Калиником, — захлопотала Дарина. — Ведь завтра ты уезжаешь в Холм, значит, уже сегодня я должна быть с тобой в Меджибоже, чтобы с ним переговорить.
— Что ж, если у вас в конюшне есть пара резвых лошадей, а ты умеешь ездить верхом, то мы отправимся в город немедленно, — предложил Тихон, которого невольно пленила искренность и стремительность Дарины.
Никто не успел возразить, как Дарина, поцеловав Святослава и Ксению, накинув на плечи дорожный плащ, была уже во дворе и приказывала конюху седлать трех самых резвых лошадей — ей, Тихону и Мартыну.
В Меджибож путники прибыли задолго до сумерек, и Тихон тут же повел их на монастырское подворье, где остановился сурожский толмач.
Калиник оказался человеком среднего роста и неприметной наружности. Лишь большие и блестящие оливковые глаза придавали его смуглому бородатому лицу выразительность. С виду Калинику можно было дать от тридцати до сорока лет, поскольку борода его старила, а глаза молодили.
Когда Тихон рассказал ему о намерении молодой боярыни искать в Суроже монаха Антония, толмач сперва удивился, а потом неодобрительно покачал головой:
