Мэгги Дэвис - Прелестная сумасбродка
Однако совсем отвлечься не удавалось. Снова и снова Мэри вспоминался душераздирающий рассказ шахтера о том, как вырванное с корнем дерево ударило Уэстермира по голове, как он погрузился в воду… и больше уже не вынырнул.
Мэри гнала от себя отчаяние. Она молилась и надеялась.
«Когда все потеряно, остается надежда», — говорил, бывало, отец. Как бы хотела она, чтобы папа сейчас был здесь!
Но Мэри знала, что сказал бы ей преподобный Фенвик: «Мужайся, дитя мое, и помни о своем долге. Сейчас не время предаваться скорби — ты должна помочь людям, которые нуждаются в тебе».
От миссис Кодиган толку было мало: бедная женщина бродила словно во сне и поминутно разражалась слезами. Зато Пенни Макдугал, несмотря на свою хрупкость, трудилась без устали и не позволяла себе ни слова жалобы.
На лужайке перед домом появлялись все новые беженцы; они приносили печальные вести.
Весь город уже скрылся под водой.
Мельник с семьей решил пересидеть наводнение дома; скорее всего вся семья погибла из-за его неразумного решения.
Возле моста у какого-то бедолаги завязла в грязи телега: городской бейлиф подошел, чтобы помочь ее вытащить, и в этот миг набежавшая волна захлестнула и потащила за собой их обоих вместе с телегой. Рабочему чудом удалось зацепиться за какой-то куст и выбраться на берег; бейлифа, по-видимому, уже нет в живых.
Многие беженцы захватили с собой еду, но большинство покинуло дома второпях, не взяв с собой ничего, кроме того, что на них надето. Более запасливые жители охотно делились своей едой с детьми и кормящими матерями.
Около трех часов дня слуга доложил Мэри, что иссякает питьевая вода. В усадьбе было два колодца — один возле кухни, другой на конюшне, но вода в обоих помутнела и приобрела неприятный привкус. Видимо, в колодцы просачивалась взбаламученная наводнением грязь.
Среди беженцев нарастали отчаяние и безысходность; отовсюду слышался плач и причитания. «Что с нами будет?» — спрашивали все. Слуги герцога сохраняли присутствие духа и утешали несчастных как могли. Мэри своими глазами видела, как чопорный и мрачный Помфрет, на лице которого никто никогда не видывал улыбки, делал «козу» какому-то плачущему малышу.
Вдвоем с Пенелопой Мэри водрузила на огонь огромный чугунный котел. Большинство беженцев ничего не ели с утра, и девушки решили сварить на всех овсянку.
Пенелопа с трудом подняла тяжелое ведро и налила в котел воды.
— Он жив, — убежденно говорила она. Разговор шел, конечно, об Уэстермире. — Ты ведь любишь его всем сердцем, правда? Тогда молись и верь, что бог не позволит ему погибнуть. Не позволяй мрачным мыслям взять над тобой верх! Помнишь, что писала об этом Мэри Уоллстон-крафт: «Женщина должна оставаться сильной, даже если всеми вокруг овладело отчаяние».
Мэри тяжело вздохнула. В последние несколько часов любой, кто оказывался с ней рядом, считал своим долгом уверить ее, что герцог Уэстермир наверняка спасся. Мэри понимала, что все эти люди стараются ее утешить, но от их фальшивых улыбок и натужно-бодрых голосов становилось так тошно, что временами ей хотелось кричать.
Пенелопа отправилась в кладовку за мясом. Мэри осталась у огня, ожидая, пока закипит вода в котле.
Сквозь открытую заднюю дверь она заметила, как по лужайке, хромая, пробирается какой-то человек. Мэри не знала его ни по имени, ни в лицо; ей показалось, что это чужак в городе.
На костлявых плечах незнакомца болтался изодранный черный плащ. Лицо словно у мертвеца — серое, осунувшееся, с огромными черными кругами вокруг лихорадочно блестящих глаз. Черные волосы висят спутанными сальными прядями. Когда-то, подумалось Мэри, этот человек был красив яркой южной красотой, но это было много лет назад. Сейчас он больше всего напоминал вампира из той книги, что читала Мэри вчера вечером.
Странный незнакомец сильно хромал, но двигался быстро и уверенно. Обернувшись, он поймал ее взгляд и вдруг свернул к ней.
— Что вам нужно? — поежившись, спросила Мэри.
Он молчал, не сводя с нее странно блестящих глаз.
— Скоро будет готова овсянка. — «Бог свидетель, — подумала Мэри, — этот человек, судя по всему, уже очень давно не ел досыта». — Сэр, вы больны? Если хотите, слуги устроят вас в доме.
Лицо его исказилось в судорожной гримасе, все тело затряслось — не сразу Мэри поняла, что он смеется.
— От тебя мне ничего не нужно, — произнес он хрипло, с сильным иностранным акцентом. — От Уэстермира — другое дело. Он не умрет, пока не заплатит свои долги.
Мэри смотрела на него, открыв рот от удивления. Зловещая, похожая на ворона фигура захромала прочь и растворилась в толпе.
Бледный свет пасмурного дня начал меркнуть, а поисковые команды все не появлялись. Шахтеры, собравшись на лужайке, запели методистский гимн.
«Господь стал человеком и сошел на землю, — старательно выводили они, — чтобы спасти нас, грешных, во тьме и в горести пребывающих…»
Мэри подумалось, что таким песнопениям самое место на похоронах. Нервы ее были так натянуты, что даже слаженные голоса рабочих больно задевали ее слух.
Вдвоем с Пенелопой они раскладывали кашу по тарелкам и носили на улицу. От усталости Мэри еле держалась на ногах: ничего она так не хотела, как пойти наверх, в спальню, рухнуть на постель и наконец-то дать волю слезам.
Она положила черпак и уже хотела сказать Пенелопе, что идет наверх отдохнуть, как вдруг по толпе беженцев пронесся легкий, как будто удивленный ропот.
— Боже мой! — онемевшими губами прошептала Мэри. Она поняла, что означает этот шум, еще до того, как увидела шестерых мужчин, несущих что-то на сложенном одеяле.
С криком она выбежала из кухни и начала протискиваться сквозь толпу. Люди безмолвно расступались, пропуская ее.
Первым увидел ее Реджи Пендрагон, бледный, с измученным, ничего не выражающим лицом. Он встретился с ней глазами и отвернулся. Рядом с ним стоял суровый и мрачный Джек Айронфут.
Перед глазами у Мэри все плыло: словно в тумане, видела она распростертое на одеяле мощное тело, бессильно закинутую голову, отброшенную руку…
Он умер. Лица его товарищей говорили об этом яснее слов.
— Положите его! — приказала Мэри.
По команде Джека носильщики нагнулись и осторожно опустили свою ношу на землю.
— Он совсем холодный, — потерянно пробормотал Реджи. — Как лед. И пульс не прощупывается…
Мэри опустилась на колени. Герцог был обнажен — должно быть, сорвал с себя и одежду, и обувь, пытаясь спастись. Грязная повязка на голове пропиталась кровью. И сейчас он был прекрасен, но холодной, безжизненной красотой мраморной статуи.
Хрипло застонав, Мэри упала на тело. Ледяной холод пронзил ее до костей, и она с ужасом поняла, что обнимает мертвеца.
