Джил Грегори - К дальним берегам
Несколько дней спустя Элизабет сидела как-то вечером и латала разорванную рубашку. Бросив работу, принялась разглядывать темноволосую голову Алекса, склоненную над бумагами.
— Что ты со мной сделаешь, когда мы приедем в Америку? — спросила она без всяких вступлений.
Он оторвался от своей работы и внимательно посмотрел на нее.
— Кажется, я уже тебе говорил, Лиззи. У нас имеются тюрьмы для врагов и предателей.
— Неужели ты собираешься отправить меня в тюрьму? — закричала она, отбросив в сторону рубашку. — Это что, твоя месть за Калькутту?
Он насмешливо улыбнулся.
— Ты меня с кем-то путаешь, Лиззи. Я не собираюсь никому мстить. — При виде ее недоверчивого лица улыбнулся еще шире. — Я ведь не сказал, что собираюсь отправить тебя в тюрьму, а просто сказал, что таковые у нас имеются. Тем не менее если ты сможешь меня убедить в том, что ты не опасный преступник, я смогу подыскать для тебя что-нибудь другое.
— Ты издеваешься! Не может быть, что ты считаешь меня опасным врагом! — отпарировала она.
— Напротив, — его серые глаза впились в нее, как кинжалы. — Я считаю тебя очень опасным врагом, моя сладкая.
Их глаза встретились. На его лице отражалось внутреннее бешенство, причину которого она не могла понять. Медленно, под влиянием ее недоуменных глаз, это бешенство как-то смягчилось, и он заговорил более естественным тоном:
— Не беспокойся, Лиззи. У меня предчувствие, что тебе понравится в Америке.
— Почему ты так считаешь? — спросила она с вызовом. — Мне рассказывали, что это дикая страна, в которой порядка нет и в помине.
— Но уж не настолько, как тебе рассказывали. У нас есть своя аристократия, владеющая деньгами, собственностью и рабами. У нас есть красивые дома, красивые женщины, красивые кареты — почти такие же, как в Англии. Но кроме этого, у нас есть кое-что еще. В Америке даже самый бедный мальчишка — бедолага, вроде Генри, — может найти свою дорогу, выйти в люди, заработать себе уважение и деньги. Чтобы стать достойным и войти в хорошее общество, человек вовсе не обязан родиться в аристократической семье. — В его глазах появилось задумчивое выражение. — Это очень неугомонное общество, в котором при рождении все люди равны. И только по мере того как человек растет, он выделяется из числа сверстников исключительно собственными действиями и талантами, а вовсе не именем своего отца.
— Вздор! — Элизабет наклонилась вперед. — А что ты скажешь насчет рабов, которых вы там держите, — тех совершенно бесправных слуг, которые трудятся на вас с рождения до смерти? Уж о них-то я слыхала! О каком равенстве ты говоришь в таком случае, о каких возможностях?
При этих словах Алекс вспыхнул, и она почувствовала внутреннее удовлетворение.
— Это правда, — согласился он. — В этом деле есть некоторая непоследовательность. У меня множество друзей, особенно среди фермеров, которые используют на своих плантациях труд рабов и не видят в этом никакого зла. Я бы все устроил по-другому, если бы смог, но ты понимаешь, я простой капер и мои взгляды — именно по этому вопросу — не разделяются большинством населения.
— Просто капер, — повторила Элизабет, скептически глядя на него. Как всегда, он пытался ее заинтриговать. Его речь была столь правильна и интеллигентна, он выражался, как член парламента, и вел себя с таким достоинством, которого не могли скрыть даже висевшие на нем однажды железные цепи, и все же… Алекс был всего лишь пиратом.
— Скажи, а у тебя есть какая-нибудь другая профессия? — спросила Элизабет напрямик. К ее досаде, Бурк откинул назад голову и рассмеялся. — Наверное, ты стыдишься своего прошлого, если не хочешь говорить о нем, — произнесла она в запальчивости.
Он приподнял одну бровь, и в его взгляде появилось что-то ястребиное.
— Я живу в Филадельфии, Лиззи. А большего знать тебе не следует. Впрочем, ты все узнаешь весьма скоро, потому что, возможно, я возьму тебя к себе домой, конечно, если не изменю до тех пор своего решения и не соберусь бросить тебя в тюрьму.
С улыбкой он снова вернулся к своим бумагам.
— Мерзавец! — крикнула она, выбежала из каюты, хлопнув дверью, и взбежала по ступеням на верхнюю палубу.
Над ее головой в темно-голубом небе светились тысячи звезд. Элизабет смотрела на них, все еще дрожа от злости и поражения. Ночной ветер играл в ее волосах, брызги попадали в лицо, но она не отворачивалась. Из ее горла вырвался сдавленный стон. Будь проклят Александр Бурк! Он невыносим, чудовищен, непобедим! Она ненавидит его! О если бы никогда с ним не встречаться!
Чем дальше, тем он все больше интересует ее. Такое впечатление, что их новая встреча только усилила ее зависимость от него. Она была в плену мыслей о нем. Слышала его голос во сне, в мечтах каждый день бесчисленное множество раз видела его строгое, красивое лицо в своем воображении, ощущала его присутствие в комнате гораздо раньше того момента, когда он там появлялся. Бурк прочно вошел в ее мысли и, как дикое животное, без всякого стеснения располагался там и во сне и наяву. Будь он проклят, проклят, проклят! Да, тут уж нельзя ничего возразить — она ненавидит его.
Элизабет отчаянно пыталась вытеснить из головы смущающие ее мысли. Через мгновение, открыв глаза, заметила нечто, задержавшее ее внимание.
Вспышка бледно-голубого света, полосой пробежавшего по небу и через секунду погасшего в целом дожде голубого огня. Падающая звезда! Она падала так быстро, что если бы Элизабет моргнула в эту секунду, то наверняка пропустила бы ее.
И в этот самый момент ей открылась вся правда. Она любит Александра Бурка!
— Ну конечно. Наверное, где-то в глубине души я знала это уже очень давно, — шептала она в темноту. — Но до сегодняшнего дня могла подумать о ком угодно, только не о себе самой.
Элизабет глубоко вздохнула и почувствовала, что плачет. Как часто она слышала известную истину, что между любовью и ненавистью — один шаг. «Да, один шаг!» — подумала Элизабет и криво усмехнулась. И вот теперь поняла, что сделала этот шаг. Что же ей прикажете делать с этим открытием? Ведь она влюбилась в человека, который ни на йоту не разделяет ее чувств, относится к ней с презрением и холодностью всегда — за исключением, пожалуй, постели. Тогда он бесстыдно использует ее тело для удовлетворения своих физиологических потребностей. Пока ее сердце кровоточит и болит, его остается в целости и сохранности. Ситуация была безнадежная и обрекала ее на страдания.
Но внезапно Элизабет пришла в голову мысль, быстро осушившая ее слезы. Она прислушивалась к непрестанному дыханию океана, и душа ее наполнялась волнением. В конце концов кто она такая? Уж не какая-нибудь несчастненькая, сладкоречивая дурочка, которую все должны жалеть, а потом выбросить вон, как ненужную вещь! Она, Элизабет Трент, молода, прекрасна и достаточно остроумна для того, чтобы не просто сидеть сложа руки и ждать, когда кто-нибудь захочет распорядиться ее судьбой. Она может взять судьбу в свои руки. Она добьется всего, чего захочет! Всего, чего захочет! И Александр Бурк не помеха.
