Барбара Картленд - Оттенки страсти
«Вперед, орлы!» – вспомнила она вдруг призыв Наполеона, обращенный к своим солдатам, и неожиданно для себя повторила его вслух:
– Вперед, орлы!
И голос ее дрогнул.
Глава 25
– Я так рад, что вы пришли! – Кортли схватил Мону за руку, пылко пожал ее и так, не отпуская руки, проводил в гостиную парижских апартаментов Харриет Гольдштейн. Убранство комнаты поражало великолепием и почти кричащей роскошью. Повсюду громоздились огромные букеты лиловых орхидей, чьи отражения многократно повторялись в массивных зеркалах в тяжелых позолоченных рамах. Богато инкрустированная мебель, стилизованная под старину, в сочетании с розоватыми атласными шторами на окнах и абажурами такого же цвета на торшерах и лампах создавала атмосферу какого-то чувственного пресыщения и восточного изобилия, и это настроение еще более усиливал легкий запах сладковатого парфюма с явно восточными ароматами, который витал в комнате. В эклектике интерьера прослеживалась странная смесь американской тяги к экстравагантности и, как дань еврейским корням, восточного тяготения к роскоши. Впрочем, кто-кто, а уж евреи хорошо понимают, что такое истинный комфорт, даже если иногда он откровенно выставляется напоказ. Моне обстановка показалась несколько угнетающей. Но так приятно было среди тяжеловесного изобилия и роскоши снова увидеть мужественное лицо виконта, сумевшего сохранить в этом сугубо женском царстве свое мужское и даже мальчишеское начало. Что-то озорное было в выражении его лица, что-то такое, что наводило на мысль о школьных каникулах с их бесконечными забавами на свежем воздухе.
Впрочем, у Моны не было времени обстоятельно проанализировать первые впечатления, ибо буквально следом за ними в гостиную вошла сама хозяйка дома. Высокая, выше среднего роста женщина и такая худенькая, что в первую минуту Мона даже испугалась. Возникало ощущение, что сквозь ее тонкую белую кожу проступают кости. Белизна была тоже какой-то нездоровой, как это бывает у человека, перенесшего тяжелую и затяжную болезнь. На руках и на лице отчетливо проступали голубоватые жилки. Они разбегались в разные стороны, переплетаясь друг с другом, словно разветвления железнодорожных магистралей. На этом бледном продолговатом лице выделялся ярко-алый рот. Хозяйка двинулась навстречу Моне, сложив губы в приветственной улыбке, в которой было что-то змеиное. Харриет подошла ближе, и Мона увидела, как сильно у нее накрашены глаза, и без того темные, с каким-то лихорадочным блеском. Так блестят глаза у тех, кто долго не спал или очень-очень устал. Харриет посмотрела на Мону хищным изучающим взглядом, словно давая понять, как изголодалась по общению ее душа, упрятанная между двумя маленькими торчащими грудками. И голос, когда она заговорила, был такой же голодный, низкий, волнующий, с проскальзывающими время от времени грубоватыми интонациями, несмотря на всю умелую модуляцию его обладательницы.
– Как мило с вашей стороны заглянуть к нам! – воскликнула Харриет и прочувствованно сжала ее руку своей холодной как лед ладошкой. – А что принц? – Этот вопрос был адресован уже виконту.
– Будет через несколько минут.
– Вы знакомы с принцем Канна?
Мона отрицательно покачала головой.
– О, он само очарование! – В глазах у Харриет мелькнули смешливые искорки, будто она только что произнесла очень смешную, но не всем понятную шутку. – Он – египтянин. Фантастически богат. И так же фантастически порочен! Воистину, этот человек способен на любую гадость!
– Дорогая! Прошу тебя! – Голос виконта прозвучал почти резко.
– А зачем притворяться? – совершенно искренне удивилась его любовница, внимательно разглядывая свои длинные ярко накрашенные ногти. – Мне нравятся порочные люди. Общение с ними бодрит меня, как иных взбадривает выпивка. К тому же мало у кого есть столько возможностей творить зло, как у нашего принца. Это настоящий бриллиант в моей коллекции! – Харриет бросила на Мону лукавый взгляд. – Пожалуйста, не пугайтесь! Я еще не совсем пропащее создание. Во всяком случае, Кортли – это мое спасение. Приятное, так сказать, исключение в череде моих бесчинств.
Мона невольно рассмеялась. Какая интересная женщина, невольно подумалось ей. Кортли отошел в другой конец комнаты и занялся приготовлением коктейлей. На какое-то время женщины остались одни. Харриет не спеша вставила сигарету в красивый мундштук из черного оникса и слегка наклонилась к Моне.
– Я действительно очень рада, что вы приехали к нам, герцогиня! – проговорила она доверительным тоном. – А я ведь предлагала Кортли пари, что вы ни за что не примете нашего приглашения!
– Это мне следует выразить вам признательность за приглашение! – ответила Мона, несколько сбитая с толку такой откровенностью.
– Ах, оставьте, пожалуйста, этот великосветский тон! – рассмеялась Харриет, делая глубокую затяжку. – Таких женщин, как я, можно называть куртизанками, а можно – просто шлюхами, все равно! Конечно, когда мы говорим «куртизанка», то подразумеваем, что дама спит с королем, а когда – шлюха, это значит с любым за кружечку пивка! А ведь, в сущности, и те и другие занимаются одним и тем же. Ну что? Я вас здорово шокировала своими речами?
Ответить Мона не успела, ибо в гостиную вошел принц. Небольшого роста, субтильный, пожалуй, даже хилый, он, тем не менее, поражал своей живостью. Типичная внешность египтянина: бронзовое лицо, большой, резко очерченный нос и такие же большие, слегка навыкате глаза. В целом наружность весьма заурядная. Но одного взгляда на этого человека было достаточно, чтобы оценить правоту характеристики, выданной ему Харриет. Действительно, некая неуловимая печать порока лежала на всем облике принца, что-то такое, что трудно выразить словами. Разве что руки, хищные, цепкие, похожие на клешни, отталкивающе безобразные и все время в движении, разве что эти руки, самые жестокие из всех, которые Мона видела в жизни, выдавали в этом человеке исчадие ада.
Не требовалось особой наблюдательности, чтобы понять, что Харриет явно тянет к принцу, и, что еще страшнее, он тоже испытывает к ней схожие чувства. Пару раз за ужином Мона случайно перехватывала его взгляд, обращенный на хозяйку дома, и невольно содрогнулась в страхе за ее будущее. Не дай ей бог связать с этим человеком свою жизнь, мелькнуло у нее. Один лишь Кортли был глух и слеп к разворачивающейся на его глазах драме. С наивностью влюбленного он полагал, что коль скоро женщина любит его, то будет верна ему до конца своих дней.
Разговор за столом зашел о силе гипноза, Кортли рассказал, что у него на родине, в Ирландии, встречаются крестьяне, которые могут заживлять раны и останавливать кровь заклинанием.
