Эльза Вернер - Своей дорогой
Дверь тихонько приоткрылась, и хорошенькое девичье личико робко, но с любопытством заглянуло в образовавшуюся щель. Это была Майя, которая, путешествуя по гостинице, в конце концов добралась до хозяйской приемной. Едва она бросила взгляд' в комнату, как с ее губ сорвалось восклицание радости и удивления:
— Эгберт!
Рунек очнулся от задумчивости; одно мгновение он смотрел на нее, окаменев от изумления, потом воскликнул:
— Майя!.. Ты здесь!
Майя быстро проскользнула в комнату и заперла за собой дверь; Леони Фридберг и Гагенбах не должны были знать об этой встрече, иначе ей не позволили бы говорить с Эгбертом — он ведь был осужден в личном суде Оденсберга.
По-видимому, Рунек тоже вдруг вспомнил об этом; он медленно опустил руку, которую протянул было для приветствия, и сделал шаг назад.
— Могу ли я поздороваться с тобой по-прежнему? — тихо спросил он.
На лице Майи появилась тень, но она без колебания приблизилась к товарищу детства и протянула ему руку.
— Ах, Эгберт, зачем дело зашло так далеко? Если бы ты знал, как у нас теперь!..
— Я знаю, — последовал короткий, угрюмый ответ.
— Наш Оденсберг нельзя узнать. Прежде, когда мы проходили через заводы или встречались с рабочими, как весело нам кланялись, а когда показывался папа, все так и смотрели на него, каждый гордился тем, что папа заговорит с ним. Теперь папа запретил мне и Цецилии выходить за пределы парка, так как там мы не застрахованы от оскорблений. Правда, сам он ежедневно бывает на заводах, но я вижу по лицам наших служащих, что они считают это риском и боятся, что он в опасности среди собственных рабочих. А то, что случилось в день выборов, гложет его сердце! Такого отношения он не заслужил от них.
Майя не подозревала, какую боль причиняли ее слова человеку, стоявшему перед ней вполоборота. Он не произнес ни звука, но его лицо дрогнуло от еле сдерживаемой муки; Майя видела это и по-свойски доверчиво положила на его руку свою.
— Ты не хотел этого, я знаю, — сказала она тоном утешения, — но я единственный человек в Оденсберге, который еще держит руку за тебя; однако и я едва осмеливаюсь высказывать это; папа страшно раздражен и обозлен на тебя, а Оскар… то есть барон фон Вильденроде, поддерживает его в этом. Мои просьбы бесполезны, а Цецилия…
— И она тоже? — перебил Рунек, порывисто оборачиваясь. — Она тоже осуждает меня?
— Я не уверена в этом, — Майя испугалась странного взгляда Эгберта, — только Цецилия не хочет слушать, когда я заговариваю о тебе, и буквально убегает… Ах, Эгберт, если бы кто-нибудь другой пошел против отца, мне кажется, ему было бы легче: он не может перенести, что это именно ты.
— И я тоже не могу, — глухо ответил Эгберт. — Скажи это твоему отцу, Майя, если хочешь.
— Я не могу; он запретил произносить при нем твое имя… Он страшно гневается, когда это случается, а он так любил тебя! Боже мой, почему люди, принадлежащие к двум различным политическим партиям, должны непременно ненавидеть друг друга?
Милый детский голосок Майи звучал очень мягко, но тем не менее каждое ее слово было для Эгберта упреком.
— Оставь это, Майя, — взволнованно сказал он. — Будем считать это волей рока, под гнетом которого все мы тяжко страдаем. Бедное дитя! Мы и тебя втянули в это; куда девалась твоя жизнерадостность.
Лицо девушки вспыхнуло, она опустила голову и тихо, почти боязливо возразила.
— Нет, нет… Мне часто бывает даже стыдно того, что я, несмотря ни на что, так безгранично счастлива, но я не могу изменить это. Не смотри на меня так удивленно, Эгберт! Правда, посторонние этого не должны знать, потому что мы носим траур по нашему бедному Эриху, но тебе я могу сказать, что я… ну, что я невеста.
Эгберт в изумлении отшатнулся. Он до сих пор видел в Майе ребенка; ему и в голову не приходило, чтобы она могла уже знать, что такое любовь. Неожиданная новость вызвала мимолетную улыбку на его угрюмом лице, и он задушевно протянул обе руки подруге детства.
— Неужели наша маленькая Майя уже занимается подобными вещами? — спросил он, пытаясь пошутить.
— Да я уже вовсе не такая маленькая! — надувшись, заявила Майя. Она приподнялась на носках и лукаво заглянула ему в глаза. — Видишь, я достаю тебе до плеча и ему также.
— Ему? Ах, да, я еще и не спросил у тебя имени твоего избранника! Как его зовут?
— Оскар фон Вильденроде. Ты ведь знаешь его… Боже мой, Эгберт, что с тобой?
Рунек побледнел, и его правая рука невольно сжалась в кулак. Он мрачно смотрел на девушку, глядевшую на него вопросительно и смущенно.
— Барон Вильденроде — твой жених? — наконец произнес Вон. — И отец согласился?
— Да. Сначала он был против; он считает, что разница в возрасте слишком большая, но Оскар так долго осаждал его и я так долго просила и умоляла о нашем счастье, что он сдался.
Эгберт молчал и смотрел на милую девушку, которая была так далека от всякого подозрения и называла своим счастьем то, что должно было стать для нее непоправимым несчастьем. Неужели судьба вторично возлагала на него обязанность нанести смертельный удар любимому существу и безжалостной рукой разбить призрачное счастье Майи? Здесь выбора не было, молчать было невозможно.
— Ты не радуешься? — с упреком спросила Майя, обиженная тем, что он продолжал молчать. — Правда, ты настроен против Оскара точно так же, как и он против тебя; я давно знаю это и уверена, что ни один из вас не уступит. Но пожелать мне счастья ты все-таки можешь: я так счастлива!
Рунек сжал губы. Даже ради приличия он не мог выговорить слов, которые в данной ситуации были бы жесточайшей насмешкой; в то же время он чувствовал, что не должен выдавать тайну. К счастью, в коридоре послышался голос Гагенбаха:
— Вы не видели фрейлейн Дернбург? Пора идти на вокзал; поезд придет через десять минут.
— Я должна идти, — прошептала Майя прислушиваясь. — Прощай, Эгберт! Я буду любить тебя, что бы ни случилось! И, надеюсь, ты тоже не забудешь, что Оденсберг долго был твоим родным домом?
Ее карие глаза с любовью и мольбой посмотрели на Рунека, а потом она поспешно выскользнула из комнаты. Эгберт перевел дух, когда ему уже не было надобности притворяться перед этими счастливыми глазами, в которых не было и тени подозрения. Он ощутил, как его переполняет чувство негодования. Так вот какова была конечная цель Вильденроде! Он наметил Оденсберг своей добычей и не желал упускать его, рука Майи должна была доставить ему эту добычу. И Цецилия допустила это! Правда, это был ее брат, которого она любила; только для того, чтобы спасти его, она стала женой Эриха. К тому же она не знала всей правды. О, зачем он скрыл ее тогда от нее! Теперь нельзя было щадить и Цецилию — речь шла о спасении Майи.
