Сьюзен Кинг - Пронзенное сердце
Эмилин с чувством сжала пухлую, слегка огрубевшую от работы руку Тибби.
— Я так сочувствую твоим потерям. Но рада, что ты с нами, Тиб. Молись за меня. Я тоже не пожалею о своей решительности.
— Если этот человек добр и благороден, у тебя не будет оснований для раскаянья.
Николас вошел в часовню и плотно прикрыл за собой дверь — на улице сплошной стеной лил дождь. А внутри было прохладно, тихо и спокойно — тишину нарушали лишь звуки летней грозы.
Откинув капюшон плаща, рыцарь прошел через всю часовню. Шаги его гулко разносились под сводами, черная шерстяная накидка, украшенная серебряной вышивкой, мягко облегала фигуру. Как же приятно было пройтись в этой одежде после тяжелых доспехов! У алтаря он опустился на колени, шепча молитву с зажженной свечой в руке, а потом поднялся и оглянулся вокруг. Все изменения он заметил в тот же миг.
В солнечный день окна часовни сияли разноцветьем, но сейчас, в этот сумрачный и сырой вечер, из углов ползли мрачные тени. Но света оказалось вполне достаточно, чтобы его зоркие глаза отметили незаконченную роспись на стене: ряд фигур, набросанных на свежей штукатурке.
А у северной стены громоздились прочные леса, площадка их помещалась примерно в восьми футах над землей — между двумя стрельчатыми окнами, застекленными молочно-белым и цветным стеклом. Все пространство стены между окнами, до его отъезда абсолютно белое вплоть до сводчатого, с каменными распорками потолка, теперь оказалось покрытым яркой росписью.
Заинтересованный, Николас подошел к лесам. Прямо над его головой стоял святой Георгий — в доспехах, одной ногой попирая поверженного зеленого дракона. Поза воина казалась искусно рассчитанной таким образом, чтобы уравновесить арку окна. Нежные, трепещущие краски как будто освещали часовню: насыщенный, почти рубиново-красный цвет плаща, крест на его белом щите, бриллиантовая зелень травы, оттеняющая мрачность дракона. Рядом стояла тоненькая, словно ива, принцесса в желто-голубом наряде; с молитвенно сложенными руками она благодарила своего избавителя.
Николас только что вернулся из Лондона. Там, в Вестминстерском Аббатстве, он восхищался фресками работы самых известных мастеров. Но сейчас, стоя в своей собственной, едва построенной часовне, он прекрасно понимал, что роспись ее стен вполне может соперничать с Вестминстерской.
Сверху внезапно донесся какой-то звук — словно кто-то пошевелился. Хотя, войдя, он никого не заметил, Николас на всякий случай отступил на шаг, чтобы заглянуть на верхнюю площадку лесов.
Там, поджав под себя ноги, спиной к нему сидела женщина в свободном сером одеянии, с головой, покрытой белой накидкой, спускающейся ей на плечи. Склонившись к стене, в руке она держала длинную деревянную кисть, а вторую такую же зажала зубами.
Не замечая присутствия рыцаря, художница тщательно вырисовывала крошечные цветы под ногами принцессы. А рядом на лесах на маленьком колченогом табурете стояли горшочки с красками, лежали раковины, кисти, куски испачканной краской ткани. Три сальные свечи освещали рабочее пространство.
Николас нахмурился, недоумевая, в чем причина скрытности его тетушки — та ни словом не обмолвилась о том, что в часовне идет роспись, а ведь он приехал не сию минуту, а еще вчера вечером. С этой мыслью он ступил на леса.
— Приветствую вас, госпожа! — произнес он. Женщина вскочила и испуганно вскрикнула — кисть выпала из ее губ. В этот же момент она выронила и другую кисть — ту, которую держала в руке. Кисть покатилась и упала прямо к ногам рыцаря.
Быстро наклонившись, Николас поднял ее и снова выпрямился. С лесов из-под низко надвинутого покрывала на него смотрели широко раскрытые глаза. Лицо было скрыто глубокими тенями, но оказалось нетрудно догадаться, что и рот широко раскрылся от изумления.
Подняв руку вверх, он протянул кисть. Женщина быстро схватила ее. Рыцарь снова нахмурился.
— Каким образом вы оказались здесь и расписываете мою часовню, мистрис? — резко спросил он. Ему хотелось, чтобы она вышла на свет — так, чтобы ее можно было разглядеть хорошенько. Но в эту минуту на крышу с шумом и громом обрушился и новый, еще более сильный, поток дождя, и мрак в часовне сгустился еще больше.
Женщина откашлялась и ответила странно приглушенным и неестественным голосом:
— Я помогаю художнику, милорд.
— А кто художник? И где он сейчас?
— Его пригласили в покои графини, чтобы он отслужил малую мессу, сэр.
— Мессу?
— Он монах, брат Годвин из Вистонберийского монастыря, милорд.
Сердце Николаса упало. Конечно, дядюшка Годвин, монах-художник, явился сюда, чтобы любым способом забрать у него детей. Но ответил рыцарь голосом спокойным и невозмутимым.
— Мне знакомо это имя. Кто же прислал его сюда?
— Леди Джулиан обратилась с просьбой о росписи часовни, милорд. — Женщина отошла в тень, а голос ее звучал едва слышно и заметно дрожал. На лице выделялись лишь глаза — в тусклом свете они казались прозрачными, словно дождь, хотя и смотрели из-под глубоко надвинутого покрывала.
Раздался резкий удар грома, и часовню осветила молния, на мгновение ясно обрисовав лицо женщины. Николас прищурился. Как она похожа на… у него перехватило дыхание. Но, конечно, это монахиня — женщина без определенного возраста. Он поднял голову, стараясь вглядеться, но художница уже наклонилась и, отвернувшись, вытирала тряпкой руки, испачканные в краске.
— Кто же вы, мадам? — прямо спросил рыцарь.
— Я помощница брата Годвина, а зовут меня Агнесса, — ответила женщина.
— Вы монахиня? — Он еще не успел вглядеться как следует. Она слишком сильно кого-то напоминала. Тайна не давала ему покоя.
Она кивнула настолько решительно, что головной убор всколыхнулся, словно простыня на ветру. Потом резко отвернулась и посмотрела на дверь.
— Николас!
Рыцарь увидел двух женщин. Войдя в часовню, они откинули капюшоны, абсолютно мокрые от дождя. Леди Джулиан кивнула племяннику, а он в ответ поклонился. — Доброе утро, Николас! Я не ожидала найти тебя здесь! Погода ужасна, не правда ли?
— Миледи, — коротко ответил рыцарь, — доброе утро. — Лицо его напряглось, а кулак за спиной сжался сам собой. Он совсем не хотел казаться грубым, но необходимость объясниться явно назрела. Громкий вскрик и топот ног по полу отвлекли внимание барона и помешали ему начать разговор. Девушка, вошедшая вместе с графиней, стояла у открытой двери, глядя сквозь серебристую пелену дождя в грязный двор.
— Леди Джулиан! Мои драгоценности вон в том сундуке! Это же не пук соломы! — кричала девушка.
Николас увидел, как насквозь промокшие слуги разгружают две повозки.
