Кэтти Эмерсон - Слияние истерзанных сердец
Как загнанный зверь, Констанс испустила дикий вопль и замахала ножом. Но все уже закончилось. Старая Вербурга накинула на Констанс плащ и повалила ее на землю. Нож выпал из ее руки.
Ник отшвырнул его подальше и бросился к ней опять, но, поняв, что Констанс больше не представляет собой опасности, повернулся к Томазине. Несмотря на страх, Томазина прямо смотрела ему в глаза.
– Иди ко мне, – сказал Ник.
По его лицу невозможно было что-нибудь понять, и Томазина медлила. Неужели она окончательно потеряла его любовь, когда объявила себя преемницей своей матери?!
Он ждал.
Томазина медленно поднялась с колен… и побежала к нему. Как-нибудь она убедит его, что достойна его доверия и его любви! Они принадлежат друг другу! Его открытые объятия положили конец ее мукам. Еще никогда она не чувствовала себя такой защищенной от всех бед.
– Неплохо бы перевязать, – пробормотал Ник.
Вспомнив, что Ник получил удар, который предназначался ей, Томазина пришла в ужас. Как она могла это забыть?
– Ты ранен!
– Царапина.
Он покорно смотрел, как она отрывает рукав его рубашки и ловко перевязывает руку.
Тем временем Томазина вспомнила о женщинах Гордича и Кэтшолма, которые никогда не снимали масок во время этих сборищ, а потом быстро исчезали из леса. Вот и теперь их и след простыл. Наверное, они уже на полпути к своим домам.
За широкой спиной Ника, правда, стояла Марджори, которая хотела сказать сыну, что она тоже тут и огорчена его раной.
– Ничего страшного, – громко объявила Томазина, не желая сталкивать их лбами. – Сейчас бы поссету, чтобы унять боль.
Когда она во второй раз выглянула из-за плеча Ника, Марджори уже не было.
На поляне оставались шестеро. Старая Вербурга прижимала к себе Констанс, присев на край камня. Неподалеку стояли Майлс и Фрэнси. Они не касались друг друга и даже старались не встречаться взглядами.
Томазина их понимала. Ей понадобилась вся ее храбрость, чтобы посмотреть в лицо Нику и задать вопрос, на который необходимо было ответить, прежде чем разойтись с поляны.
– Что нам делать теперь с моей сестрой?
Первым ответил Майлс:
– Если мы обвиним ее в убийстве, нам придется все рассказать.
Ник потер переносицу.
– Мне не хочется приносить страдание женщинам, которые сегодня здесь были, однако оставлять Констанс на свободе нельзя: вдруг она еще кого-нибудь убьет.
– Она рехнулась, по-моему. – Фрэнси ухватилась за Майлса. Он повернулся и с надеждой посмотрел на нее. – Сегодня она всех нас хотела убить. Дай ей волю – она не оставит меня в покое. Надо ее судить, а пока не уляжется скандал, мы будем путешествовать.
– Можно ее где-нибудь скрыть. – Заухала сова, придавая зловещий смысл словам Томазины. – Отошлите ее в дальнее поместье и пусть ее там сторожат.
– Она должна умереть! – стояла на своем Фрэнси. – Око за око. А иначе я не смогу спать спокойно. Она сама призналась, что убила Ричарда. И меня бы убила сегодня. Я… Мы должны защитить себя!
Послышался шелестящий шепот:
– Он заслужил свою смерть. А то бы он лег в постель с родной дочерью. Констанс – его дочь.
Томазина в ужасе смотрела на Вербургу. Она сама уже предполагала это, но отвергла такую возможность, а Вербурга вроде бы знала, что говорила.
– Инцест? – присвистнув, переспросила Фрэнси.
– Ричард не знал… – сказал Майлс, напуганный таким поворотом событий. – Даже он не решился бы на это.
– Он знал! – уверенно сказала Вербурга. – Он знал, в чем грешен. Поэтому я и убила его. Я положила яд в его пирог.
Томазина поежилась. Впервые она почувствовала, что лесная сырость пронизывает ее до костей. Однако лед в ее душе не имел ничего общего с лесной прохладой. С жалостью и отвращением глядела она на Вербургу.
Луна вышла из-за туч, и Томазина увидела, что она что-то беззвучно шепчет, а лицо ее похоже на печеное яблоко.
– Она этого не знала, бедняжка.
Вербурга погладила Констанс по голове, убрала прядки, упавшие ей на лицо. Констанс как будто ничего уже не видела вокруг.
«Не знала»… Мгновенно Томазина поняла, что затеяла Вербурга, и у нее перехватило дыхание от ужаса. Из кувшина, который разбился о камень, вытекало его содержимое, ядовитое действие которого Томазина испытала на себе. Вербурга же скормила довольно много этого «зелья» Констанс, а теперь спокойно ела его сама.
– Слишком поздно, – сказала Вербурга, у которой уже расширились зрачки, а голос потерял обычное звучание. – Через четверть часа вы избавитесь от бремени, которое возложила на вас Лавиния Стрэнджейс. Похороните нас здесь, и пусть мы исчезнем, будто нас и не было. – Она помолчала. – Люди надолго запомнят легенду о Гордичском лесе.
– Ник… – шепнула Томазина. Он прижал ее к себе.
Она не могла смотреть и не могла не смотреть, и она поклялась бы, что слышала последние удары сердца Вербурги, хотя стояла в нескольких футах от нее. Оно стучало так громко, что даже эхо разносило этот стук по лесу.
А потом наступила тишина. Вербурга не ошиблась во времени. Точно в установленный ею срок она присоединилась к Констанс.
Слезы текли по щекам Томазины. Уже и рубашка Ника намокла. Он тоже побледнел. На Фрэнси и Майлса ей не хотелось смотреть. Ей было наплевать на их чувства.
Первым заговорил Майлс:
– Ну что? – спросил он ровным, бездушным голосом своего брата. – Похороним их тут или позовем господина Парсиваля ворошить семейное грязное белье?
– Она была твоей сестрой, любимая. – Ник погладил Томазину по голове. – Как скажешь, так я и сделаю.
– Я ее бросила, а ведь матушка послала меня помочь ей…
– Она очень давно бросила вас обеих.
Тут властно заговорила Фрэнси:
– Мы поедем в Лондон. – Она посмотрела на Майлса, и он ей кивнул. – Мы с Майлсом поедем в Лондон, и никому не будет никакого дела до того, что Констанс и Вербурга не поехали с нами. А потом мы сообщим о смерти старухи.
– И Констанс? – спросила Томазина.
На губах Фрэнси появилась торжественная улыбка, словно положившая конец всем переживаниям.
– Я распущу слух, что моя бесценная дочь Констанс разбила мне сердце, сбежав с матросом.
Томазина повернулась к Фрэнси спиной. Медленно приблизилась она к сестре, но не увидела ничего страшного. Констанс, положившая голову на грудь Вербурге, была похожа на невинного ребенка. Томазине даже почудилось, что это, наверное, сама Констанс предпочла такой конец своей бурной и короткой жизни. По крайней мере, он лучше, чем суд или ссылка в дальнее имение.
Констанс останется в Гордичском лесу, как в нем остался дух Лавинии, и, как ни странно, Томазина обрадовалась этому. Зло, посеянное здесь матерью, умерло вместе с дочерью.
