Лоретта Чейз - Дочь Льва
Но не надолго, обнаружила Эсме. Она потрогала подушку, где лежала голова Вариана, и вспомнила, какая нежная была у него улыбка, когда он держал ее в руках в том восхитительном покое.
Конечно, он всем женщинам так улыбается. Он знает, как согнать все сомнения и последние проблески совести. Как утихомирить женщин. Он не любит суматохи. Он их оставляет, и это должно вызывать недовольство, но позже. Он бросает их так, чтобы они переживали разочарование без него.
Вот и хорошо, что он ушел. Наверное, сейчас он уже на пути в Корфу. Она не знала, как смогла бы снова посмотреть ему в глаза. Она упрашивала его взять ее, а потом — о, какая она была неуклюжая. Ее полудетское тело было ужасно, ни к чему не способно. Неудивительно, что он то и дело пытался остановиться. Сколько было хлопот с тем, чтобы утолить ее вожделение.
Она закрыла лицо руками. Она вела себя как стерва в пылу. Была отвратительна.
— А, утреннее пробуждение.
Эсме уронила руки и с ужасом и недоверием смотрела на дверь.
Вариан стоял с улыбкой на прекрасных губах и изучал ее. Потом он закрыл дверь так же тихо, как открыл, подошел и поднял с пола ночную сорочку.
— Ты бы надела что-нибудь. А то у меня появится искушение ознакомиться с тем, что под одеялом, а я боюсь помять брюки.
Ее лицо пылало.
Вариан отвернулся к окну.
Темный сюртук сидел на нем как влитой, подчеркивая широкие плечи и тонкую талию, а брюки облегали мускулы стройных ног. Ночью она без стыда обвивала его голое дивное тело, а утром он показался незнакомцем. Эсме отчаянно захотелось выскочить за дверь, пока он стоит отвернувшись, и убежать далеко-далеко.
Но она села и неуклюже натянула через голову ночнушку. Пальцы так дрожали, что она завязала пояс узлом.
— Я… я думала, что вы уехали, — задушенным голосом сказала она.
— Да? И куда же я уехал? — Он все еще смотрел в окно.
— На Корфу.
— Ах да. Без тебя. — Он повернулся к ней. — Соблазнил и покинул, вот что ты подумала, и еще бог знает что. Не хочу знать что. Как я сказал, утреннее пробуждение. «А наутро…» Эсме, наступило утро.
Враждебный тон окатил ее холодом. Она невольно подтянула к груди одеяло. — Конечно, утро. Незачем говорить это так, как будто наступил Судный день.
— Для тебя это так прозвучало? Как интересно. Потому что так оно и есть. То есть для тебя.
Вариан прислонился к оконной раме и скрестил руки на груди. У него было каменное лицо, голос холодный и резкий.
— Я проснулся рано утром. Среди прочих забот меня интересовало, где Персиваль. Я нашел его внизу, вместе с Керибой, и узнал, что это он вчера спас нам жизнь.
Кериба. В этом доме. Эсме в отчаянии смотрела вниз на одеяло.
— Твои законопослушные друзья постановили, что я не должен получить никакой помощи, даже от своего эскорта. Они были убеждены, что я нечто вроде Вельзевула. К счастью, Персиваль не подчинился моему приказу и явился их разуверить. Они отказались воспользоваться переводчиком, и твой кузен был вынужден объяснять нашу ситуацию по-албански.
Эсме съежилась, представив себе, как бедный мальчик сражался с незнакомым языком в окружении толпы враждебных незнакомцев.
— Он очень храбрый мальчик. Он спас не только нас двоих, но и всех моих друзей. Али наказал бы их со всей жестокостью, если бы ты утонула.
Она молчала, и Вариан продолжал:
— Персиваль не знал, что в Албании слово «друг» может также означать «супруг», а слово «мужчина» может означать «муж». Он считал, что говорит им о том, что я хороший человек и друг, что ты сбежала из-за непонимания. А твои друзья услышали, что ты сбежала от мужа. Вот почему, после того как нас спасли, они оставили нас улаживать свои трудности освященным временем способом всех супружеских пар.
Эсме попыталась понять выражение его лица, но оно ничего ей не сказало. Она подняла голову.
— Это всего лишь ошибка. Каждый поймет, если ему объяснить. К тому же ни для кого не секрет, что я много раз спала в одной с вами палатке. Если вы беспокоитесь о том, что мой кузен будет стыдиться, — жестко сказала она, — то вы можете оставить меня здесь. Я никогда не хотела ехать на Корфу и говорила вам это много раз.
От Вариана повеяло холодком.
— Я надеялся, что не это было причиной того, что ты приказала мне разрушить тебя, Эсме.
— Я вам не приказывала! — Но она знала, что лжет. Она настаивала. Требовала! Она вся горела от стыда.
— Я тебе сказал «нет», не так ли? — Да, но…
— Но ты не слушала. — Он подошел к кровати. — Я постоянно тебя предупреждал. Я тебя умолял. Тебе нужно было только сказать слово «нет». Но ты этого не сделала. Ты знала, что я за человек. Такая умная девушка, как ты, должны была понять это с первого взгляда. Ты была настолько умна, что манипулировала мной. Тебе хватило ума заставить меня поверить, что ты еще ребенок. К сожалению, на этом кончаются примеры ума, которые ты продемонстрировала ради самосохранения.
Он тяжело вздохнул и сел на кровать.
Эсме знала, как плохо она себя вела. И все же она чувствовала, что с его стороны недобро было добавлять язвительные замечания в то утро, которое стремительно становилось самым унизительным утром в ее жизни. Но она тайком посмотрела на него и ощутила острый укол совести.
Он сидел близко, и она увидела, что он совсем не так владеет собой, как хочет представить. Под глазами лежат глубокие тени, лицо необычайно бледное. У него такой вид, как будто он не сомкнул глаз этой ночью.
— Минувшая ночь вас расстроила, — сказала она. Это было глупо, просто ужасно, но это было то, что она считала горькой правдой. — Я… я сожалею, что вам неприятно об этом вспоминать.
Вариан повернул к ней голову; лицо ничего не выражало.
— Неприятно? Эсме отвела взгляд.
— Я не знала… О, я не думала об этом, а то, наверное, догадалась бы, что с невежественной девушкой это может быть неприятно. Я не могла понять, почему вы все время пытались остановиться. Я не подумала, что для вас это было очень утомительно. Тем более после того, как вы переплыли залив и чуть не утонули. Но ведь это все из той же области, верно? — грустно сказала она. — Я заставила вас идти через болото и вверх и вниз по горам, мучиться из-за грязи и паразитов и…
— Эсме, тебе плохо? Ты в своем уме? — спросил он странным, сдавленным голосом.
— Мне лучше, чем я заслуживаю, — пробормотала она. — Я заслуживаю пули. Мне нельзя жить среди цивилизованных людей. Мое место в горах, с дикими зверями.
Он прокашлялся.
— Я сказал, что наступил день расплаты, моя дорогая. Но у меня на уме кое-что еще более важное.
Она широко раскрыла глаза. Она не рассчитывала, что он поймет ее буквально.
— Б-более важное?
