Лаура Гурк - Надежда на счастье
Поднявшись со стула, он спустился с крыльца. Достав свою сигару, снова раскурил ее, потом пересек двор и пошел между ветхими хозяйственными постройками, серебристо-серыми в лунном свете.
Папа.
Другой мужчина был бы, возможно, польщен, даже обрадован. Но только не он. Он был испуган. Но как все-таки страшно… Слова ребенка нагнали на него больше страха, чем все пули, тюрьмы и боль, перенесенные им. Отчаянное желание сбежать овладело им, но он не мог бежать. Для этого уже слишком поздно. Потому что теперь он – папа.
Возможно, ему пора задуматься о будущем. Да, пора, но он не мог об этом думать. Не мог смириться с мыслью о том, что он здесь навсегда, что никогда отсюда не уйдет, никогда не обретет покоя. Что ж, сейчас ему остается только одно: жить день за днем – так он всегда поступал.
Когда он вернулся к дому, Оливия ждала его. Она наблюдала за ним, когда он шел к ней по двору. Конор остановился у ступенек, бросил окурок сигары на землю и раздавил его сапогом.
– Я прогулялся.
– Хороший вечер для прогулки. – Она указала на стул рядом со своим. – Посиди со мной немножко.
Ему не хотелось сидеть, но все же он сел рядом с ней. Он чувствовал, что должен что-то сказать, но не знал, что именно. И не знал, чего она ждет от него. Откинувшись на спинку стула, он взглянул на нее вопросительно.
– Жаль, что у нас уже нет качелей для веранды, – сказала Оливия. – Было бы гораздо удобнее, чем на этих стульях.
Но для него дело было вовсе не в стуле.
– Качели для веранды?
Она кивнула.
– Когда-то они здесь висели. Мой папа подарил их маме к свадьбе. Думаю, из всех подарков, которые он ей делал, этот был ее самым любимым. Качели были выкрашены в белый цвет, как я помню, и на них были яркие ситцевые подушки. Летними вечерами мама с папой сидели здесь, раскачиваясь, держась за руки, как влюбленные.
Оливия лукаво улыбнулась.
– А однажды вечером я тихо спустилась по лестнице, чтобы взять печенье. Считалось, что я уже в постели. И вот я вдруг увидела… – Она замолчала и разгладила юбку на коленях, внезапно смутившись. – Мама сидела у папы на коленях, и они целовались. Для меня это было потрясением. Я и представить себе не могла, что мои родители занимаются такими вещами.
Конор никогда не задумывался о том, чем занимаются мужья и жены летними вечерами, но если они влюблены, то, возможно, действительно сидят на качелях на веранде.
– А что потом случилось с качелями?
Оливия ответила не сразу.
– После смерти мамы папе трудно было каждый день видеть качели и знать, что мама никогда больше не будет сидеть на них. Однажды вечером я вышла и обнаружила его здесь. Он плакал, обхватив голову руками. На следующий день я сняла качели и отдала их. Может, я поступила неправильно, но я не могла вынести его страданий.
Это и есть любовь. Боль и утраты. Он отвернулся и уставился на залитый лунным светом двор. Он вспомнил всех, кого любил. Все они ушли, и боль от их потери – вот чего он не хотел испытать снова.
Воцарилось молчание, но никто из них не делал попытки нарушить его. Наконец Конор понял, что Оливия не ждет от него никаких слов, и немного успокоился. Возможно, ей хотелось просто посидеть с ним рядом в тишине. И чем дольше длилось молчание, тем уютнее ему становилось.
– Уже поздно, – сказала она, наконец.
Конор не пошевелился, но все его мышцы напряглись. Он прекрасно понимал, о чем она говорит. Краем глаза он заметил, как она нервно теребит подол платья.
– Пора спать, – добавила Оливия, поднявшись со стула.
Он не был готов к тому, что эти ее слова так подействуют на него. Он вдруг почувствовал ошеломляющее желание – ему хотелось заключить ее в объятия и крепко прижать к себе, хотелось защищать ее от всех опасностей в мире.
Взяв себя в руки, Конор ровным голосом проговорил:
– Спокойной ночи, Оливия. Спи спокойно.
Она мельком взглянула на него.
– Ты не идешь наверх?
Он вспомнил о ночи в Монро и о том, как провалился в сон, сжимая ее в объятиях. И спал он без сновидений, без призраков из прошлого, без демонов. Но ведь демоны могут вернуться… И что произойдет, если они вернутся в тот момент, когда Оливия будет с ним?
– Нет. – Он покачал головой.
Но она все еще не уходила.
– Конор, я хочу, чтобы ты пошел со мной наверх. – Она положила ладонь на его плечо, и он вздрогнул от этого прикосновения.
– Нет, я не могу. Мне очень жаль, но не могу.
Конор закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Оливия убрала свою руку и ушла в дом.
Та ночь в Монро все еще жила в его памяти. Конор помнил каждую расстегнутую пуговку, каждый изгиб ее тела, каждый ее вздох. Он помнил, как и сам утратил последнюю каплю здравого смысла. Помнил, как погрузился в сон, а потом проснулся, ощущая ее чудесный запах. С ней к нему пришел покой – покой, которого он не знал со времен детства, покой, который, как ему казалось, оставил его навсегда.
Но покой с Оливией был иллюзией, и он не продлится долго. Кошмары вернутся, непременно вернутся – и что тогда он может натворить, если Оливия окажется с ним рядом? Ведь он может даже обидеть ее – например, ударить в темноте, не понимая, где находится, не в силах отличить прошлое от настоящего.
Конор представил себе Оливию, лежащую в постели. Волосы разметались по подушке, а под тонкой ночной рубашкой с перламутровыми пуговками нет ничего, кроме ее нежного и теплого тела. Желание пронзило его – жадное, горячее и требовательное.
Невыносимо желать ее с такой силой, невыносимо нуждаться в ней так отчаянно… Но он не должен верить, что она сможет победить его демонов. А если ей удастся это сделать, то лишь на время. И станет еще хуже. Уж лучше никогда не видеть небес, чем увидеть их мельком, дотронуться до них – и потерять.
Он пошел к себе в комнату. Он спал со своими демонами и проснулся один.
Понедельник был первым школьным днем, и, как все предыдущие первые школьные дни, этот понедельник стал для Оливии настоящим испытанием. Кэрри взбунтовалась при одном упоминании о шелковых ленточках в волосах, а школьное платье ей совсем не нравилось, потому что на нем теперь были рюшки. Миранда же расплакалась, узнав, что мама, оказывается, не пойдет с ней в школу. Бекки же ворчала по поводу того, что в этом году им опять придется подарить мисс Шеридан три банки консервированных персиков. И от Конора помощи ждать не приходилось. Сидя за завтраком, он то и дело хмурился и очень неохотно отвечал на вопросы. Наконец, молча поднявшись из-за стола, вышел во двор через черный ход. Оливия со вздохом посмотрела ему вслед. «Неужели так будет всегда?» – спрашивала она себя.
К тому времени как явился Орен, чтобы отвезти девочек в город вместе со своими детьми, Оливия уже от души радовалась, что они уезжают. Она вернулась в кухню и тотчас же принялась за уборку. Через полчаса, вымыв посуду после завтрака, она вдруг осознала, что впервые за несколько лет осталась совсем одна в доме. Ведь Миранда в этом году впервые отправилась в школу вместе со старшими сестрами.
