Тоска Ли - Царица Савская

— Такой же ковчег служит символом моей власти. Ты мог видеть его в тот день, когда я вошла в город.

— Подобные ящики есть и в Египте, — ответил он. — Но ни один не может сравниться с нашим.

Ну конечно.

— Потому что наш ковчег — не пристанище для правителя, — продолжил он, — в нем восседает правящий нами бог. И поскольку бог пребывает здесь, в храме, даже священники не могут войти в святую комнату иначе как однажды в год и стоят, дрожа, в клубах благовонного дыма, ибо никто не смеет взглянуть на Всевышнего.

— А жриц в этом храме нет? — с подозрением спросила я.

Соломон покачал головой.

— Это не разрешается.

Неудивительно, что его жены поклоняются другим богам.

Мы вернулись во дворец, чтобы осмотреть и его. Царь показал на три каменных яруса и кедровые балки, расположенные перед четвертым, наполненным гравием, — финикийское изобретение, помогавшее зданиям выстаивать во время землетрясений.

Я интересовалась всем, что он демонстрировал, но внутри меня постоянно вращались жерновами вопросы о том, чего же желает царь и как мне выйти победительницей в этой битве умов.

Столь ценимая им головоломка. Он спорил с логикой, он жаждал похвалы, он благоговел перед прикосновением к моим ладоням. Он был загадкой, которую я должна была как можно скорее отгадать.

На следующий вечер я посетила пир в его зале. Мои советники и торговец все так же, к вящему удобству царя, были вдали от города, но молодой выскочка Иеровоам, с которым он шутил во время прогулки и который служил под началом главы трудовых работ, а также сын его брата Натан и сыновья Ташере и Наамы присоединились к пиру. Я отметила про себя, что двух жен не сажали рядом.

— Этот юноша, — сказал Соломон, положив руку на затылок Иеровоама, — для меня как сын.

И добавил со смешком:

— Моя гордость, хоть порой и не повод для радости.

Иеровоам открыл рот, шутливо разыгрывая обиду.

— Он чересчур набожен и слишком уж прислушивается к брюзжанию моего пророка, что не раз становилось камнем нашего преткновения во множестве дел. Никак не выучит, что не слишком полезно перечить царю, но он еще молод, и у меня есть время, чтобы выйти победителем. Он не дает мне спуску… — Царь похлопал его по плечу, и, несмотря на сказанное, его привязанность и любовь были очевидны.

— Царь ценит своего пророка, поскольку тот тоже смеет ему перечить, — сказал Иеровоам.

— Воистину, — кивнул царь. — Кто соглашается слишком легко, тот не бывает искренен.

Я не стала говорить, что при моем дворе открытое недовольство могло привести к удушению.

Я открыто восхищалась танцовщицами его двора и его музыкантами. Но сам царь отчего-то стал тихим и отстраненным.

После пира мы отдыхали, жалуясь на переполненные желудки и тем самым вознося хвалу его кухне и изысканным экзотическим блюдам. Елихореф, главный придворный писец, явился развлечь нас рассказами об Иакове и других патриархах культа их бога. Яхве.

— Не знала, что книжники и писцы могут быть такими оживленными и любить произнесенное слово не меньше написанных букв! — воскликнула я.

Что, конечно же, было лишь полуправдой: при дворе моего отца писец, которого я подкупала, чтобы пройти в его библиотеку скрижалей и свитков, был отличным рассказчиком, пусть его аудиторией и была в те времена только я.

Я заметила, что царь смотрит на ткань моей вуали, словно пытаясь различить под ней лицо, собрать образ из мелких частичек, как мозаику с недостающими плитками.

— Сказания для них живее, чем мы можем себе представить, — ответил мне Соломон. — Я очень ценю рассказы. Они как цемент для нашей личности. Они напоминают о том, как мы собрались в единый народ. Поэтому я и поддерживаю искусства, поэзию, музыку… как тебе это наверняка известно. Как же еще нам постигать божественный разум… или демонов, что являются нас пытать? — Его взгляд поднялся к моим глазам и снова скользнул по вуали.

И во внезапной вспышке озарения я поняла, что загадка моего лица интриговала его сильней, чем смогла бы настоящая красота.

Как ты мучишь меня и радуешь….

Он был не из тех, кому нужны простые переговоры. Или бог с неизменным лицом. Или женщина без загадки.

Теперь я начала понимать.

Чуть позже тем вечером, после того как я попросила отпустить меня с моей свитой, заявив, что мы засыпаем на ходу — «взгляни, мои девушки уже спят», — я выскользнула из покоев в сопровождении Яфуша и вновь поднялась по ступеням сада.

Царь ждал, и от меня не укрылось облегчение, омывшее его лицо при виде меня.

— Я думал, что больше никогда не увижу тебя в этом саду, — сказал он, подходя ближе. — Весь ужин я провел в печали, размышляя об этом.

— И все же вот я здесь, — сказала я. — Как ты и говорил, в иных местах мы не находим уединения. Прости мне ненамеренную обиду.

— Вчера тебе нездоровилось, — ответил он, слегка склоняя голову к плечу и глядя мне в глаза.

— Ты не настолько мудр, чтобы провидеть это.

— Разве ты забыла, что я вырос в гареме? Молчаливый язык женщин я понимаю лучше других мужчин. Даже, полагаю, лучше некоторых женщин.

— Алмаках свидетель, у тебя достаточно жен, чтобы овладеть их языком в совершенстве.

Он рассмеялся, и этот смех разнесся по саду, как ветер.

— А ты неплохо разыгрывала интерес к моим строительным прожектам.

— Я не притворялась. Или ты забыл, что я правлю страной великой дамбы и не одного, но множества храмов?

— Я не забыл.

Мы сели. Там, где во время первого моего визита стояла одна скамья, теперь появилась вторая — но не напротив, чтобы сидеть лицом друг к другу, не рядом, для большей близости, а под углом к первой.

Умный ход.

— Скажи мне, в котором из храмов живет твой бог? — спросил Соломон.

— Во всех до единого, — сказала я, слегка удивившись. — Бог есть везде, куда доносится сияние луны, и то же с солнцем. Вот почему наши святилища открыты небу.

— А без ваших жертв, принесенных лунному богу, твоему отцу, неужели он не вернется обновленным?

Я вздохнула и откинулась на спинку скамьи.

— Конечно, вернется. И ты не хуже меня знаешь, что жертвы приносят не ради бога, а ради самих себя. Зачем богам наше мясо, наша кровь или золото? Мы делаем богов нашими отражениями, как ваш Яхве сделал своими отражениями вас.

Я чувствовала, как он на меня смотрит, но мысленно вернулась к нашему разговору с Азмом на заре моего правления.

— Ив этом я вижу мудрость твоего невидимого Яхве, — продолжила я, — который отказывается от чеканного образа или имени и всегда будет просто «Сущим» во всех твоих историях. Бог, которого нужно увидеть в лицах других. Я весь день не переставала думать об этом.