Сандра Хилл - Преступный викинг

Опершись на локоть, Рейн провела пальцем по шраму на его лице, потом по шершавому слову «месть» на предплечье.

— Такой бывает кора могучего дерева. Твои шрамы — твой характер.

Селик печально покачал головой в ответ на ее обезоруживающие слова.

— Хотел бы я, чтобы ты знала меня раньше. Ручаюсь, я бы понравился тебе больше теперешнего. И не только телом или в любовных играх. Вообще. Я тогда был цельным. Мужчиной.

Рейн тихо вскрикнула и рывком села в постели, сердито сверкнув глазами.

— Ты глупый, глупый мужчина. Ты не ослышался. Я сказала «Мужчина». До сих пор мне ни разу не пришлось встретить такого мужчину. Такого настоящего мужчину, как ты.

Неожиданно Селик почувствовал, как заполняется пустота у него внутри. Он не хотел верить Рейн и изо всех сил хотел ей поверить. Последние десять лет, с тех пор как он не смог защитить жену и ребенка, Селик считал себя калекой, неполноценным мужчиной, и теперь Рейн возвращала его к жизни.

— Спасибо, — хрипло проговорил он, переполненный новыми чувствами. Больше он не боялся показать свое хорошее настроение. — Значит, ты не считаешь меня зверем?

— Ну, иногда, — поддразнила она его и посмотрела на него с таким откровенным желанием, что ему стоило немалого труда сдержать себя.

Но он не мог себе ничего позволить. Он боялся зародить в ней новую жизнь, особенно теперь, когда его мучило странное предчувствие. Вполне вероятно, что он не вернется из Грейвли. Не может же он опять оставить без защиты женщину и ребенка.

А тоненький дьявольский голосок нашептывал ему:

Ты можешь немножко поласкать ее, ведь это не страшно. Остановишься, когда захочешь. Ну что в этом плохого?

Со стоном он признался Рейн:

— Я уезжаю утром. Может… может быть, не вернусь.

Рейн удивила его тем, что в ответ лишь кивнула головой.

— Я знала, что ты уедешь. Хочешь отомстить Сгивену Грейвли.

— Я нанял двух воинов охранять тебя, и у тебя хватит денег заплатить им за год.

— Год! — воскликнула она, но тотчас постаралась спрятать свои чувства.

— Что ты будешь делать, когда я уеду? — спросил он, не в силах удержаться и не коснуться ее теплой руки, откинув локтем рукав ее туники.

Потом он с улыбкой дотронулся до ее великолепных волос.

Она взяла его за руку и стала рассеянно чертить большим пальцем круги там, где бился пульс.

— Я буду работать в больнице, — задумчиво отозвалась она. — Я знаю, что могу помочь, и, возможно, сама научусь чему-нибудь.

Он кивнул.

— Только пока у тебя будет охрана. И будь осторожна с коварными монахами. Некоторые из них еще те…

— Может что-нибудь изменить твое решение? Она пристально смотрела на него, словно его ответ был очень важен в эту минуту.

Он решительно покачал головой.

— Я задержался слишком долго. Грейвли, небось опять так спрятался где-нибудь, что мне его не найти.

Рейн прикусила нижнюю губу, словно обдумывая важное решение, потом внимательно посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц. Он подозрительно прищурился, не сомневаясь, что женщина что-то задумала. Неожиданно она соскочила с ложа и отбежала подальше, чтобы он не мог до нее дотянуться.

— Принесу еды и пива.

— Не хочу я твоей проклятой еды и пива тоже хочу. Иди сюда.

— Я сейчас вернусь.

И она исчезла прежде, чем он успел ее остановить.

Чуть позже она разбудила его, притащив огромный поднос с холодной бараниной, кусками твердого сыра, домашним хлебом и двумя бокалами пива, которое варила сама Гайда. Он снова заявил, что не голоден, но съел все до крошки.

— Пиво какое-то горькое, — пожаловался он.

— Наверно, привкус трав, которые Гайда кладет в мясо.

Он не усомнился в ее искренности, зная, что Гайда и вправду не знает меры в приправах. Допив до последней капли горьковатое пиво, Селик схватил Рейн за руку и уложил рядом с собой. Целуя ей шею, он прорычал:

— Ну, на чем я остановился?

Рейн расхохоталась, потом сделала вид, будто всерьез обдумывает его вопрос, а он, воспользовавшись заминкой, развязал шнурки на ее тунике и снял се. Рейн осталась в одном тонком белье телесного цвета.

Не выказывая обычного смущения, она встала перед ним на колени, и ее лицо внезапно посерьезнело.

— Селик, я люблю тебя. Нет. Не делай такое лицо. Я люблю тебя, и что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты помнил об этом.

Ее слова растопили лед в его сердце, готовом разорваться от переполнявшей его благодарности к щедрой возлюбленной, дарованной ему судьбой. Желание охватило его. Но это была не все сокрушающая на споем пути страсть. Это было другое чувство, потрясшее его душу.

— Прикоснись ко мне, — шепнул он. — Прошу… просто дотронься до меня.

И она сделала это.

Медленно, восхитительно медленно пальцами, ладонями, губами, зубами, теплым дыханием, длинными ногами и спрятанными в шелковом белье грудями она ласкала каждый дюйм его тела. Когда он пытался приласкать ее в ответ, она останавливала его:

— Нет, я сама.

Селик потерял способность соображать, забыв обо всем на свете, кроме ласк прекрасной женщины, отдававшей ему всю себя. Только когда она стала снимать тонкое белье, он остановил ее, с трудом взяв себя в руки.

— Нет, дорогая, нет.

Рейн обиженно посмотрела на него.

— Тогда зачем ты меня позвал?

Он улыбнулся.

— Поиграть.

— Не думай, что тебе все можно, если у тебя неотразимая улыбка.

— Неотразимая? А я и не подозревал. Надо будет попрактиковаться, раз я теперь знаю ее силу.

Рейн ткнула его кулаком в бок.

— Почему мы не можем любить друг друга?

— Нам нельзя доходить до конца, — повторил он с самым серьезным видом.

— Почему?

О Боже! Ну, что ей сказать? Не правду же. Она конечно, будет уверять, что ничего не боится. И я не смогу устоять.

Солги.

Что? Я думал, лгать грешно. Ты сам дал нам десять заповедей.

Эту я иногда позволяю нарушить.

Стараясь придать лицу такое выражение, чтобы она ничего не поняла, Селик взял ее за подбородок.

— Рейн, у меня есть причина. Возможно, завтра мне предстоит поединок, и я не могу ослаблять себя интимной близостью. Так поступают многие воины, — солгал он, изумляясь самому себе.

Рейн смущенно кивнула.

— Но это не значит, что воин не имеет право немножко расслабиться и получить капельку удовольствия, — продолжил он со смехом.

Прежде чем она успела сообразить, он обхватил ее за талию и усадил на себя. Их разделяли только тонкая ткань набедренной повязки и ее шелковое белье, правда, он надеялся, что этого будет достаточно.

Закинув руки за голову, он попросил:

— Подари мне воспоминания, которые уедут со мной завтра утром.

Возможно, только они и останутся у меня.