Бренда Джойс - Преследование
Амелия пропустила его вопрос мимо ушей:
— Кто такой Ляфлер? Вы даже говорили по-французски. Что вам снилось?
Выражение лица Гренвилла не изменилось, но рот немного скривился.
— «Ля флер» по-французски означает «цветок».
— Думаю, это было чье-то имя, как Дантон, — возразила Амелия.
Его лицо приобрело бесстрастное выражение, но губы по-прежнему кривились в усмешке. Склонившись над Амелией еще ниже, он едва слышно произнес:
— Черт побери, Амелия, я нанял вас, чтобы вы заботились о моих детях, а не вынюхивали здесь что-то.
И его взгляд снова скользнул по ее лифу.
Амелия была в скромном сером платье с круглым вырезом и рукавами три четверти. Но сейчас она чувствовала себя так, будто на ней красовался невероятно смелый вечерний наряд с глубоким вырезом или, что еще хуже, не было надето вообще ничего.
Ее щеки вспыхнули. Она знала, что должна подняться с этой кровати, но не смела даже шелохнуться. Рука Гренвилла, все его тело преграждали ей путь.
— Вам снилась война?
Он помолчал какое-то время, глядя на нее хищным взглядом.
— С какой стати мне видеть сны о войне, если мне совершенно плевать, что там происходит?
— Вряд ли я могу вам верить, — прошептала Амелия, все еще крепко обнимая себя. И вдруг до нее донесся плач Люсиль.
— Ребенок плачет. Вы не собираетесь пойти и помочь няне?
— Нет. Я начинаю думать, что ваше беспокойство все-таки может быть связано с войной. Саймон, вы можете мне доверять.
Он выпрямился, скрестив руки на груди. Уголки губ Гренвилла сложились в странную, безрадостную улыбку, а выражение лица придало ей оттенок беспощадности.
— Полагаю, вам следует пойти в детскую и позаботиться о ребенке. Мне очень не по душе этот допрос.
Амелии стало неловко:
— Я никогда не стала бы устраивать вам допрос! Но Джулианна сказала, что Жоржа Дантона недавно казнили в Париже.
На его лице мелькнуло изумление.
Амелия успела заметить это за мгновение до того, как выражение лица Гренвилла снова стало безразличным. И это ясно дало ей понять, что Гренвилл прекрасно знал о казни Дантона, просто не ожидал, что она знает об этом событии и даже упомянет о нем.
— Я не знаю, о чем вы говорите.
Он явно лгал.
— Думаю, вы отлично знаете, о чем я говорю. Я слышала, как вы кричали имя Дантона, точно так же, как громко звали какого-то француза по имени Ляфлер! — Амелия глотнула воздух ртом, надеясь хоть немного успокоиться, потому что глаза Гренвилла заполнял гнев, сомнений в этом быть не могло. — Я просто хочу помочь.
Ярость сделала его глаза черными. Он снова склонился над Амелией, уперевшись руками по обе стороны ее бедер.
— Вы знаете, как можете помочь. Думаю, в прошлый раз я выразился предельно ясно. Вы вошли в это помещение — мои личные покои — на свой собственный страх и риск.
Амелия попала в ловушку между мощным телом Гренвилла и подушками, сваленными у передней спинки кровати. Лицо Саймона было теперь так близко, что Амелия чувствовала теплое дыхание на своей коже.
— Вы сменили тему разговора.
Он медленно улыбнулся, и ярость постепенно исчезла из его глаз.
— Сменил? Ну конечно, поскольку единственная тема, которая меня сейчас волнует, — это прекрасная женщина в моей комнате. — Он посерьезнел. — Амелия, вы в моей постели.
Его тон стал мягким, обольстительным. Сердце Амелии восторженно подпрыгнуло в груди.
— Я знаю, — беспомощно ответила она. — Не могу решить, как лучше проскользнуть мимо вас.
Саймон уперся коленом в кровать, словно желая прижать Амелию и накрыть ее тело своим.
— Не уверен, что позволил бы вам ускользнуть, даже если бы вы захотели, — прошептал он. — И не думаю, что вы хотите сбежать отсюда. Вы могли сделать это в любое время.
Амелия больно прикусила губу, осознавая, что он прав. Но даже когда их взгляды встретились и она поняла, что Саймон собирается поцеловать ее, вопросы, терзавшие ее прошлой ночью, не покинули ее, а зароились в голове с новой силой. Могла ли она отдать ему свое тело, когда так хотела подарить ему свою любовь? А как же ее моральные принципы? Что будет с детьми? И как быть с ее собственным будущим?
Она высвободила руку, зажатую между их телами, и коснулась его подбородка.
— Вы когда-нибудь позволите мне помочь вам? Вы когда-нибудь скажете мне правду?
Саймон закрыл глаза и вздохнул. Повернув голову, он пылко поцеловал середину ее ладони, и его тело пронзила дрожь. Амелия тоже затрепетала, ощущая, как волны блаженства, постепенно набирая силу, начинают захлестывать ее.
— Я ничего не помню… Мне ни до чего нет дела. Меня заботит лишь то, что вы сейчас здесь, со мной. — Еще раз коснувшись губами ладони, Саймон положил ее себе на ключицу, под мокрую рубашку. Его кожа была влажной и горячей, но не такой горячей, как его глаза, буквально пылавшие вожделением.
Амелия скользнула рукой ниже, по груди, и его сосок тут же стал твердым и упругим под ее ладонью. И тут Амелия вспомнила, как касалась Саймона в бесстыдных муках страсти тогда, десять лет назад… А другое его колено между тем опустилось на кровать, раздвигая ее ноги. Закрыв глаза, Саймон склонился над Амелией и легонько коснулся губами ее подбородка.
Она вздохнула:
— Вы всегда спите с заряженным пистолетом в тумбочке?
Саймон поднял голову и взглянул на нее:
— Это старая привычка, Амелия. От некоторых привычек трудно избавиться.
Она потянулась к нему.
— От некоторых привычек избавиться невозможно.
Глаза Саймона сверкнули, и он впился губами в ее. Тело Саймона прижало ее сверху. Она обвила Саймона руками, тут же отвечая на поцелуй. Но, даже целуя его и наслаждаясь прикосновением его губ, Амелия продолжала думать, что это — лишь любовная связь, а не брак. Что будет с детьми, когда этот роман закончится?
Что будет с нею?..
Саймон приподнял голову, прерывая поцелуй, и взял лицо Амелии в свои ладони.
— В чем дело?
Амелия открыла было рот, чтобы сказать: «Я люблю тебя», откровенно признавшись в своих чувствах. Но сдержалась, вымучила вместо этого:
— Я хочу вас, Саймон, очень! И вы мне нравитесь, очень…
Скользнув взглядом по ее лицу, Саймон перехватил ее взгляд. Его лицо исказилось мукой, и он продолжил за Амелию:
— Но этого не может быть. Это неправильно. На первом месте должны стоять интересы детей. И вы заслуживаете большего, чем несколько часов в моей постели.
Она кивнула и почувствовала, как на глаза навернулись слезы. Видит бог, она заслуживала большего и хотела большего… Почему же он не предлагал ей большего?
