Чудно узорочье твое (СИ) - Татьяна Владимировна Луковская
— Это что ж, разберут, а потом в другом месте снова поставят?
— Да, — кивнула Лида.
— А служить там будут? — кинул ей через плечо старик.
— Н-нет, это ж музей.
— Вот и говорю, оставили бы в покое… А сенокос у нас нынче знатный выдался, сенца запасли много, трава жирная, — перевел дед разговор в другое русло.
Старый, его уж не переделать.
Дождь начался не сразу, вначале стало нестерпимо влажно, мелкая морось упала на одежду, потом обернулась частыми каплями и, наконец, сменилась холодным ливнем.
Дед поворотил телегу к лесу. Путники прижались к стволам раскидистых елей. Митя растянул над головой сестры куртку.
— И так здесь постоянно, — назидательно прокомментировал он, намекая, что надо было не в меру шустрым девицам сидеть дома.
— Отличная погода, — не сдалась Лида, выходя из-под импровизированного зонта.
— Ну-ну, — усмехнулся в усы Митя, стряхивая с куртки влагу.
— Крепко прошу прощения, — крякнул рядом дед, — но ежели дорогу сильно развезет, телега груженной не проедет, пешими придется, рядком.
— Рядком так рядком, — меланхолично согласился Митя, закуривая и протягивая вторую папиросу деду.
— Э-э нет, я таким не балую, — отказался тот от подарка.
— Лука Макарыч, а сколько нам еще?
— До вечера не добраться, ночевать станем, а там, глядишь, к обеду прибудем.
Лида невольно вздохнула, окинув печальным взглядом черную стену леса. Небо заволокло не на шутку, плотная серая масса растянулась во все стороны до самого горизонта и лишь на востоке виднелась тонкая голубая полоска — привет от сбежавшей хорошей погоды.
— Давайте здесь заночуем, — предложила Зина, — а завтра просто пораньше выедем.
Ее горячо поддержал Плотников. Митя все же посчитал нужным посоветоваться с Макарычем и только тогда дал добро разбивать лагерь.
Лошадей возница определил в ельнике, натянув над ними рогожу. Митя с Плотниковым поставили для девушек палатку, а сами собирались вместе с дедом разместиться под телегой на пригорке.
Макарыч не без усилия развел костерок и поделился с оголодавшей компанией крупой. Лида кинула в пшенку изюм, чтобы подсластить постную трапезу. Каша пошла хорошо, согревая и навевая дремоту. Срочно спать!
Проснулась Лида от охватившего ее непонятного беспокойства. Рядом безмятежно сопела Зина, прикрывшись кофтой. Определить, который час, было невозможно, часы были только у Мити. Северная ночь оказалась скорее туманно-сумрачной, нежели темной. Дождь прекратился, в воздухе витал приятный запах мокрой хвои.
— Интересно, мы не проспали, ведь хотели же пораньше выехать? — сказала сама себе Лида и высунула нос из палатки.
Можно было бы пройтись, размять ноги, умыться росой, но сумрак казался недружелюбно зловещим, отбивая охоту к прогулкам. В этих краях, кроме редких поселений местных, разместили много ссыльных, возможно и уголовников. Правда и у Мити, и у Плотникова есть оружие. А завтра они выйдут к отряду Бараховского. И все же смутная тревога царапала грудь, заставляя осмотрительно сидеть на месте.
А еще тишина. Вот в чем дело! В воздухе замерла абсолютная тишина, ни скрипа веток, ни шорохов, ни шелеста листвы. Безветренно и тихо, до дрожи. Лида даже, наклонившись, зашарила перед собой, и, подобрав ветку, щелкнула ей. Эхо подхватило щелчок, уволакивая его в чащу.
— Поваляюсь еще, раз все спят, — сказала сама себе Лида, пятясь назад.
И тут ухо уловило смех, женский смех заливистым бубенчиком. Смех? Где-то впереди, по лесной дороге, там, куда не доехали, кто-то определенно смеялся. Лида вышла из палатки, напрягая слух. Показалось? Да, показалось. Она уже поворотила назад, и снова это «хи-хи-хи», и песня… плавная, ручейком. Какие там слова? «Шев мой милой бережком, шев сердешной крутеньким, переходу не нашёл…» И на несколько задорных девичьих голосов: «Нашел милой жердочку, нашел милый тоненьку…»[1].
— Какое нынче число? Может, они Купалу отмечают? — Лида смело шагнула на дорогу и пошла на голос.
А дорога-то уводила все дальше и дальше. Смех и голоса манили, кажется, Лида уже видела сквозь ветки огонек костра. Еще немного, и он выглянет из-за поворота вместе с хороводом озорных девиц. Лида ускорила шаг. Зачем ей нужно к этому гульбищу, она и сама объяснить не могла, да и не задумывалась, просто шла вперед.
Лес расступился, открывая пойму спящей реки и… никого. Ни костра, ни хороводов, ни девиц. Только серый бескрайний луг, подернутый первыми перышками тумана.
— Неужели померещилось?
Лида потерла глаза, помассировала виски, прислушалась и расслышала легкое колыхание воздуха. Ветер? Нет, это шаги, кто-то или что-то шагало по петляющей раскисшей дороге: «шмяк — шмяк — шмяк». Только сейчас Лида заметила, что ее собственные ботиночки обхватывает жирная грязь. Нужно бежать назад, к лагерю. Лида вырвала ногу из жижи, и это «чвак» показалось оглушительно громким.
А из узкой полосы тумана выплыло белое пятно, оно двигалось прямо в ее направлении. Теперь уже не было никаких сомнений в материальности объекта. Зверь? Человек? Силуэт уплотнился. Человек, высокий и худой. Что он делает здесь ночью, да на пустой дороге? Добрые люди ночью не ходят, или все же бывает? Надо бежать к телеге, к Мите. Лида развернулась и, разбрызгивая лужи, побежала к лагерю. Она бежала и бежала, казалось, уже вечность, а серая палатка и телега не появлялись.
— Ну, не могла же я завернуть не туда? Здесь же только одна дорога? Где тут можно заблудиться? — всхлипнула Лида, чувствуя, как подступает дикий страх.
Что же делать? Может, крикнуть? Митя проснется, услышит. А если тот услышит раньше? У правого плеча над дорогой нависло корявое дерево.
— Мы его проезжали вчера! Выходит, я мимо лагеря пролетела, нужно назад вернуться.
Лида развернулась, пускаясь обратно.
— Только я могу влипнуть в такую дурацкую историю, — начала она себя ругать, чтобы взбодриться и унять страх. — Да куда же все подевались? Спрячусь и подожду, пока тот пройдет.
Она залезла в подлесок и присела в ожидании, потянулись минуты, но никто не появлялся. «Но тот должен же был уже пройти, или он куда-то свернул, а, может, снова померещилось, сумерки же, все не тем кажется?»
Лида вылезла, зябко потирая плечи.
— Студено как-то… Ай, мама!!!
Она чуть не налетела на высокого человека и тут же отшатнулась, отбегая на десяток шагов.
— Эй, ты кто⁈ — не нашла ничего лучшего, как громко с угрозой произнести Лида, вжимаясь в заросли кустарника.
Человек остановился, не пытаясь приблизиться, но ничего не ответил. Секунда, вторая, третья.
— Ты что, немой⁈ — разозлилась на затянувшееся молчание Лида.
— Я Николай Колмаков, — четким молодым голосом отозвался незнакомец. — А вы от Грабаря?
— Д-да, — опешила Лида.
— Меня Петр
