Так поступают только девочки - Олег Сергеевич Агранянц
С Лешей она встречалась, как и раньше, в фойе. Каждый день. И каждый раз предлагала пойти в кино. Он отказывался.
Однажды она не выдержала:
– Ну скажи, почему ты не хочешь ходить со мной в кино? Почему злишься на меня и на девчонок? Я же вижу, что злишься. А мы ни тебе, ни другим ничего плохого не сделали. Мы все вас очень уважаем. Очень-очень жалеем.
Ответ был неожиданным.
– Жалеть надо не нас, а вас.
Мама удивилась:
– Почему?
– А потому, что через полгода мы от вас будем шарахаться. Увидим, кто из вас по улице идет, перейдем на другую сторону. И те, кто сейчас в любовь играет, те и узнавать перестанут.
– Почему?
– Римляне говорили: освобожденный раб бежит от тех, кто видел его рабом. Кому из нас будет приятно вспоминать, что его как щенка водили на прогулку! Джульбарс, к ноге! Джульбарс, я тебя на улицу выведу, вокруг меня побегаешь. Но только в поле моего зрения, а то накажу.
– Прекрати! Посмотри мне в глаза и скажи: разве я способна на такое!
– Когда я смотрю на твой китель и на мою гимнастерку, я понимаю, что ты теперь «Лилия Михайловна», человек первого сорта, а я – «Леша», человек второго сорта. И мне становится стыдно за себя.
– Ты говоришь глупости.
– Почему глупости? Правду я говорю. Представь себе, гуляем мы по улице, а тебе вдруг захотелось… по необходимости. Туда, куда меня не пустят. А я не имею права находиться на улице без сопровождения. Выход один. «Я тебя, Леша, на время привяжу к столбу веревкой или цепочкой». «Ой, не привязывайте, Лилия Михайловна, я не сбегу».
Мама не выдержала:
– Заткнись!
Леша обрадовался:
– Наконец-то голосок командный прорезался. Только в уставе нет команды «заткнись». Есть «Встать! Смирно!» Ну как? Встать! Смирно! Кругом!
Мама вскочила и закричала:
– Я не давала тебе повода так со мной разговаривать!
Леша тоже вскочил, встал навытяжку в карикатурной позе Швейка:
– Товарищ младший лейтенант, извините, забылся. По старому знакомству не наказывайте очень строго. Может быть, прямо здесь, вон у того стула с полчасика покомандуете «встать-сесть», «встать-сесть». Отдохнете, развлечетесь.
– Это ты про меня? – от негодования у мамы пересохло в горле. – Да я…
– Имеете право. А еще можете приказать мне надеть правый сапог на левую ногу, а левый на правую.
– Зачем?
– Чтобы наказать за неуважение по отношению к офицеру. За полчаса можно здоровенные мозоли натереть, а вы сможете вдоволь посмеяться. Будет очень смешно.
– Дурак!
Она повернулась и ушла.
Ночью естественно плакала. Ловила себя на мысли, что еще чуть-чуть, и она бы ему за это «отдохнете, развлечетесь» врезала. А тогда: прощай навсегда. Обиделась она очень. И в фойе больше не поднималась.
* * *
Сначала девчонки дружно водили ребят в кино или просто погулять, и те выскакивали абы куда, только из казармы. Потом первый порыв энтузиазма остыл. Те, которые «она меня за муки полюбила», по-прежнему каждый день после работы исчезали. «Мальчик страдает, когда он взаперти». А остальные?
Отказаться от просьбы вывести на свободу было непросто, особенно после красивых слов, недостатка в которых за прошедшие полгода не было. Но роль бесплатного экскурсовода без надежд на дальнейшие личные отношения дивидендов не приносила. Про себя одни девчонки философствовали о «диктатуре слабого», а другие с издевкой называли ребят «братья наши меньшие».
Да и у меньших братьев возникли проблемы. Одним надоело нытье: «Петь, может, в кино сходим», и они выказывали трогательную привязанность к вечерам в казарме. Другие начали понимать, что беззастенчиво использовать девчонок просто бессовестно.
Выход был найден просто. Сообразили, что главное – это вывести из казармы, а дальше на твой риск и страх: «Иди на все четыре стороны, только, смотри, патрулю не попадайся». И все сходило.
В фойе Леша больше не появлялся. Мама сама пришла к нему в лабораторию и как можно более строгим голосом сказала:
– Алексей, пойдем выйдем.
Вышли.
– Мое предложение остается в силе, – заявила она. – Я готова тебя сопровождать, куда ты захочешь. И буду ждать тебя, сколько скажешь. Будешь ты чувствовать себя Джульбарсом – твое дело. Только Джульбарс не командует хозяйке, куда его вести. Но ладно. Тебя не переубедишь. Главное, зачем я пришла, – это сказать тебе, чтобы ты не надеялся, что я буду выводить тебя на улицу, а ты будешь смываться на все четыре стороны.
– Не доверяете, товарищ младший лейтенант?
– Не «не доверяю», а уважаю. Я тебя уважаю и не потерплю, чтобы с тобой случилась какая-нибудь неприятность. Ты боишься гауптвахты. Да так, что в прошлый раз чуть не разревелся. Поэтому: куда хочешь, поедем, только ни на шаг от меня. Тут тебе и Джульбарс, и мальчик у маминой юбки. Другого не будет. И ни одна девчонка тебе не поможет. Ты любишь говорить о равноправии. Пожалуйста. Будет тебе равноправие. Ты ни с кем кроме меня в город не пойдешь, и я в город никого кроме тебя не поведу. А не хочешь выходить в город, сиди в казарме, здоровенький и совершенно не униженный. В казарме нас, таких мерзавок, которым больше нечем заняться, как приказывать тебе менять правый сапог на левый. Понял?
– Понял, Лилия Михайловна. Учту.
– А что касается ребят, которые бегают без нас, они рано или поздно нарвутся. Тебе это надо?
– Никак нет, Лилия Михайловна, не надо.
– И мне тоже.
Она повернулась и ушла. Вот так.
* * *
Мама как в воду смотрела. Через несколько дней после этого разговора разразился скандал.
Была у них девчонка такая Люба Ермакова. Типичная курица. Разжалобить ее было пару пустяков. Этим пользовались. Она выводила ребят на улицу, те махали ей ручками.
Однажды приходит она утром, а у проходной ее ждут.
– ЧП! Матвей вчера не вернулся.
Матвей – это Гриша Матвеев, нагловатый пижон, у которого все однокурсницы были «милочки» и «крошечки». Люба Ермакова отказать ему не могла и выводила на улицу чуть ли не каждый день.
И вот он не вернулся.
Трусиха Любка сразу начала трястись. Девчонки отправили ее в штаб. Там быстро разобрались. Позвонили в комендатуру, узнали, Матвеев там.
– Поедешь в комендатуру, заберешь Матвеева и привезешь сюда, – приказали Ермаковой.
Объяснили, что надо делать.
– Тебе его представят для выяснения обстоятельств задержания. Ты с ним побеседуешь. Потом они дадут тебе их бумагу, и, что бы
