Лиза Клейпас - Люби меня в полдень
С нетерпеливым вздохом она положила нераскрытое письмо в карман платья. Задержавшись взглядом на комоде, она увидела вещи, аккуратно сложенные на деревянном подносе.
Маленькая кисточка для бритья с серебряной ручкой… лезвие для бритья… пустая мыльница… фарфоровая пиала, закрытая крышкой с серебряным наконечником. Не в силах преодолеть любопытство, девушка открыла крышку и заглянула во внутрь. Она обнаружила три пары запонок, две из серебра, одну — из золота, цепочку для часов и медную пуговицу. Закрыв крышку, Беатрис взяла кисточку для бритья и дотронулась ею до своей щеки. Волоски были мягкими и шелковистыми. От движения мягких волокон кисточки пошёл приятный аромат. Пряный запах крема для бритья.
Поднеся кисточку поближе к носу, Беатрис стала различать ароматы… мужского тела… кедра, лаванды, лаврового листа. Она представила себе Кристофера, намыливающего пену на лицо, оттягивающего кожу около рта и все мужские выверты, которые, как она видела, её отец и брат использовали в процессе удаления щетины.
— Беатрис?
Она виновато положила кисточку и вышла в коридор.
— Я нашла письмо, — сказала она, — и открыла занавески, сейчас задвину их обратно…
— О, не волнуйся об этом. Я ненавижу тёмные комнаты, — Одри натужно улыбнулась. — Джон принял лекарство. От него он становится сонным. Пока он отдыхает, я хочу побеседовать с поваром. Джон думает, что сможет съесть немного белого пудинга.
Девушки стали вместе спускаться по лестнице.
— Спасибо, что передашь письмо Пруденс, — поблагодарила Одри.
— Это очень мило с твоей стороны, что ты содействуешь переписке между ними.
— О, это не стоит беспокойства. Я согласилась ради Кристофера. Хотя признаюсь, была удивлена, что Пруденс выбрала время, чтобы ответить ему.
— Почему ты так говоришь?
— Не думаю, что она заинтересована в нём. Я предупреждала Кристофера перед отъездом, кстати. Но он был так пленён её внешностью и задорным характером, что сам себя убедил, будто между ними вспыхнуло настоящее чувство.
— Я думала, тебе нравится Пруденс.
— Нравится. Или, по крайней мере… я пытаюсь, чтобы так было. Из-за тебя, — Одри слегка улыбнулась, увидев выражение лица Беатрис. — Я решила быть похожей на тебя, Беа.
— На меня? О, я бы не стала этого делать. Разве ты не заметила, насколько я странная?
Усмешка Одри переросла в улыбку, и на мгновение она стала похожа на ту беззаботную молодою женщину, которой была до болезни Джона.
— Ты принимаешь людей такими, какие они есть. Думаю, ты оцениваешь их так же, как воспринимаешь своих животных — ты терпелива, ты наблюдаешь их повадки, и ты не осуждаешь их.
— Я сурово осуждала твоего шурина, — заметила Беатрис, чувствуя себя виноватой.
— Если бы больше людей относилось к Кристоферу сурово, — с угасающей улыбкой сказала Одри, — это могло бы улучшить его характер.
Нераскрытое письмо в кармане было для Беатрис ничем иным, как мучением. Она поспешила домой, взяла лошадь и направилась в Мерсер-Хаус, тщательно спланированное здание с витражными окнами и вычурно изгибающейся подъездной дорожкой.
Только что проснувшись после посещения бала, который продлился до трёх часов утра, Пруденс встретила Беатрис в бархатном халате, украшенном белой тесьмой.
— О, Беа, ты должна была пойти вчера вечером на танцы! Было очень много молодых красивых джентльменов, в том числе кавалеристов, которых через два дня отправляют в Крым, и они так роскошно выглядели в своей форме…
— Я должна была навестить Одри, — сказала Беатрис, заходя в спальню и закрывая дверь. — Бедному мистеру Фелану хуже, ну, в общем, я расскажу тебе об этом через минуту, а вот — письмо капитана Фелана!
Пруденс улыбнулась и взяла письмо.
— Спасибо, Беа. Теперь об офицерах, которых я вчера встретила… был один темноволосый лейтенант, который пригласил меня на танец, и он…
— Разве ты не собираешься открыть его? — с тревогой спросила Беатрис, наблюдая за тем, как Пруденс отложила письмо на дальний край стола.
Пруденс шаловливо улыбнулась.
— О, ты так нетерпелива сегодня. Ты хочешь, чтобы я открыла его прямо сейчас?
— Да.
Беатрис уселась на стул, обитый тканью в цветочек.
— Но я хочу рассказать тебе о лейтенанте.
— Я не дам за лейтенанта и обезьяну[4], я хочу услышать о капитане Фелане.
Пруденс захихикала.
— Я не видела тебя такой взволнованной с тех пор, как ты украла ту лису, что лорд Кемпдон привёз из Франции в прошлом году…
— Я не воровала её, а спасала. Привозить лис для охоты… Я считаю это не спортивным, — Беатрис кивнула на письмо, — открой его!
Пруденс сломала печать, бегло просмотрела письмо и с удивлённым недоверием покачала головой.
— Теперь он пишет о мулах, — она закатила глаза и передала письмо Беатрис.
Мисс Пруденс Мерсер
Стоуни-Кросс
Гэмпшир, Англия
7 ноября 1854 года
Дорогая Пруденс, несмотря на то, что репортажи описывают британских солдат как неустрашимых, уверяю Вас, что, оказавшись под обстрелом, стрелки, несомненно, уклоняются, уворачиваются, и ищут укрытие. По Вашему совету я добавил к своему репертуару шаг в сторону, с отличными результатами. По моему мнению, старая басня ошибочна: в жизни бывают моменты, когда хочется быть зайцем, а не черепахой.
Двадцать четвертого октября произошёл бой около южного порта Балаклава. Лёгкой кавалерии по непонятной причине было приказано в лоб атаковать батарею русских пушек. Пять полков конницы наступали без огневой поддержки. В течение двадцати минут мы потеряли две сотни бойцов и около четырехсот лошадей. Ещё больше погибло в бою пятого ноября при Инкермане.
Мы выступили, чтобы спасти солдат, оказавшихся в ловушке, прежде чем их могли настигнуть русские. Альберт отправился со мной под шквальный огонь пушек и пуль и помогал находить раненых, чтобы затем их вынесли за линию обстрела. Погиб мой самый близкий полковой друг.
Пожалуйста, поблагодарите свою подругу Беатрис за совет об Альберте. Его кусучесть уменьшилась, и он перестал нападать на меня, хотя предпринял несколько попыток укусить заходящих в мою палатку.
Май и октябрь — лучше всего пахнущие месяцы? Я предпочитаю декабрь: запах хвои, мороз, горящие дрова, корица. Что касается вашей любимой песни… неужели вы знали, что «По холмам и долинам» официальный марш Стрелковой бригады?
Такое ощущение, что все вокруг, кроме меня, стали жертвами разных болезней. У меня нет никаких признаков холеры или ещё какой-либо хвори, которые пронеслись через две дивизии. Мне кажется, что я должен хотя бы имитировать пищеварительную проблему из солидарности.
