Эльза Вернер - Дорогой ценой
– Тем более вы должны быть осторожны. Уже делались попытки поколебать ваше положение. Говорят о превышении власти, о произволе, и все ваши мероприятия подвергаются жесточайшей, часто весьма враждебной, критике. Неужели вы не боитесь этой паутины интриг?
– Нет, – не задумываясь, ответил губернатор, – я слишком нужен власть имущим лицам и позабочусь о том, чтобы, несмотря на мое «превышение власти» и «произвол», такая необходимость не исчезла. Я отлично знаю всю трудность своего здешнего положения; но министерству нелегко найти другое лицо, пригодное занять губернаторский пост в этой провинции и сдерживать брожение умов в вечно оппозиционном Р. Тем не менее я очень благодарен вам за ваше предостережение.
– Я хотел по крайней мере предупредить вас, – сказал полковник, обрывая разговор. – Но мне пора. Я слышал, вы ожидаете сегодня гостей?
– Да, свояченицу, баронессу Гардер, с дочерью, – ответил барон, провожая полковника до дверей. – Они провели часть лета в Швейцарии и сегодня возвращаются оттуда. Я ожидаю их с минуты на минуту.
– Я имел счастье несколько лет тому назад познакомиться с баронессой в столице и надеюсь возобновить здесь знакомство. Осмелюсь просить вас, ваше превосходительство, засвидетельствовать ей мое почтение. До свидания, ваше превосходительство!
Через полчаса к подъезду губернаторского дома подъехала карета, и барон Равен спустился вниз, чтобы приветствовать гостей.
– Как я счастлива снова видеть вас! – с оживлением воскликнула сидевшая в карете дама, протягивая руку губернатору.
– Добро пожаловать, Матильда! – со своей обычной холодной вежливостью ответил на ее приветствие Равен, открывая дверцу кареты и помогая свояченице выйти. – Как вы перенесли дорогу? Сегодня чересчур жарко для путешествия.
– О, ужасно жарко! Продолжительная дорога совершенно издергала мне нервы. Вначале мы намеревались один день отдохнуть в К., но нас подгоняло желание как можно скорее увидеть нашего дорогого родственника.
– Тем не менее вам следовало остановиться в К., – заметил барон, равнодушно приняв комплимент. – Но где же дитя… Габриэль?
Лицо молодой девушки, только что выпрыгнувшей из кареты, при этом вопросе покрылось гневным румянцем. Но и барон запнулся, изумленно уставившись на «дитя», которое он не видел в течение трех лет и которое теперь совершенно поразило его своим видом. Однако изумление барона и торжество девушки по этому поводу были непродолжительны.
– Весьма рад видеть тебя, Габриэль, – спокойно произнес опекун и, наклонившись, слегка коснулся губами ее лба.
Это была та же беглая, равнодушная ласка, которую он некогда уделял четырнадцатилетнему ребенку, причем строгий взор его темных глаз скользнул по лицу девушки так пытливо, как будто он хотел проникнуть у глубину ее души. Затем он подал руку свояченице и повел ее наверх, предоставив девушке следовать за ними.
Баронесса разразилась целым потоком красноречивых любезностей, который прекратился лишь тогда, когда они достигли флигеля, где были расположены комнаты, предназначенные для дам.
– Вот ваше помещение, Матильда, – сказал барон, указывая на открытые комнаты. – Надеюсь, оно будет вам по вкусу. Вот здесь звонок к прислуге. Если вам что-нибудь не понравится, прошу сообщить мне. Теперь же позвольте покинуть вас. Вы и Габриэль, конечно, утомлены дорогой и нуждаетесь в отдыхе. За столом мы встретимся.
Барон ушел, явно довольный тем, что избавился от скучной обязанности принимать гостей.
Едва только за ним захлопнулась дверь, баронесса, сбросив с себя дорожный костюм, стала осматриваться кругом. Четыре комнаты, отведенные для нее с дочерью, были обставлены очень элегантно и даже роскошно, с учетом вкусов знатной гостьи; не оставалось желать ничего лучшего, и очень довольная осмотром баронесса Гардер возвратилась к дочери, все еще стоявшей посреди первой комнаты в дорожном костюме и шляпе.
– Почему же ты не раздеваешься, Габриэль? – нетерпеливо спросила баронесса. – Как ты находишь помещение? Слава Богу, наконец-то, после лишений нашего швейцарского изгнания, мы опять в привычной обстановке.
Габриэль не обратила на слова матери ни малейшего внимания.
– Мама, я не выношу дядю Арно! – вдруг с необыкновенной решимостью произнесла она.
Ее тон был так необычен, так противоречил ее обычной манере говорить, что баронесса невольно изумилась.
– Дитя мое, да ты едва ли рассмотрела его!
– Тем не менее я терпеть его не могу. Он обращается с нами с безразличной снисходительностью, оскорбительной для нас. Не могу понять, как ты можешь переносить такой прием!
– Ничего подобного, – успокоила ее баронесса. – Лаконичность и сдержанность – отличительные черты характера моего зятя. Познакомившись с ним поближе, ты привыкнешь к этому и полюбишь его.
– Никогда! Как ты можешь требовать от меня, чтобы я полюбила дядю Арно? Я вечно слышу о нем лишь дурное. Ты сама говорила, что он – страшный деспот. Папа не называл его иначе, как выскочка и авантюрист. А между тем ни папа, ни ты никогда не решались сказать ему ни одного неприятного слова…
– Дитя мое, ради Бога, замолчи! – прервала ее мать. – Неужели ты забываешь о том, что мы всецело зависим от благорасположения твоего дяди? Он непримирим, если считает себя оскорбленным. Ты не должна противоречить ему.
– Но если он – авантюрист, и только, то почему же ты высказываешь ему столько почтения? Почему дедушка выдал за него свою дочь? Почему он всегда был первым лицом в семье?
– Почем я знаю? – вздохнув, заметила баронесса. – Могущество этого человека мне всегда было непонятно, равно как и любовь к нему дедушки. Со своим мещанским именем и ничтожным тогда служебным положением он должен был смотреть на вступление в нашу семью, как на высокую милость, как на незаслуженное счастье, а между тем принял это, как нечто должное, полагающееся ему по праву. Едва он встал твердою ногой в нашем доме, как сразу подчинил себе всех, начиная с моей сестры и кончая прислугой. Нашего отца он совершенно забрал в свои руки, и тот не делал ни шага без его совета. Остальных же он попросту согнул в дугу. Право, не знаю, как это случилось, но и в обществе, и на службе он забрал себе власть, как и в нашем доме. Ничто не смело противостать ему!
– Ну, меня ему не подчинить себе! – воскликнула молодая девушка, упрямо закидывая головку. – Он думал и меня запугать своим мрачным взглядом, пронзившим меня насквозь, но я нисколько не боюсь его. Посмотрим, подчинит ли он меня, подобно остальным.
Баронесса испугалась; она не без основания боялась, что ее избалованная дочь, не привыкшая стеснять свою свободу, и в отношении барона будет так же своевольна. Она исчерпала весь свой запас просьб и доводов, однако напрасно – Габриэль находила своеобразное удовольствие в упрямом выражении вражды по отношению к опекуну и не собиралась сдавать свои боевые позиции против него. К тому же она слишком долго была серьезна и потому поспешила вернуть себе свой обычный легкомысленный тон.
