Барбара Картленд - Ах, Париж!
Лорд Харткорт издал короткий смешок, в котором не чувствовалось ни капли веселья.
— Ну, так это правда? — настаивал Бертрам Каннингэм. — Не могу поверить, чтобы Гренель все это выдумал.
— В этом есть только доля правды, которая щедро расцвечена воображением де Гренеля, — сухо сказал лорд Харткорт. — Имей в виду, Гренель нравится мне, но до определенного предела. Он забавен, когда немного выпьет. Но на следующее утро с ним смертельно скучно! Я избегаю его и советую тебе поступать так же.
— Прекрати мне зубы заговаривать! — воскликнул Бертрам Каннингэм, швырнув хлыст на полированный стол. — Я хочу знать, что произошло, и клянусь богом, ты, Вейн, все мне расскажешь!
— А если нет? — поинтересовался лорд Харткорт.
— Тогда я немедленно отправлюсь туда, потребую проводить меня к ее светлости и выясню, что же было на самом деле.
Лорд Харткорт опять засмеялся:
— В столь ранний час с тобой разберутся очень быстро. Кроме того, не могу представить ничего более удручающего, чем тот разгром, который всегда бывает после вечеринок у Мабийон!
— Тогда кто же эта прелестница? Андре так красочно описал ее. Светлые волосы, серые глаза, овальное личико с острым подбородком — и все это дополняется видом полной невинности! Звучит интригующе.
— Де Гренель был пьян! — заметил лорд Харткорт.
— Думаю, вы оба были хороши, — поддел Бертрам Каннингэм. — Как же мне не повезло, что, когда происходили все эти волнующие события, мне пришлось сопровождать жену посла на прием. Там было очень скучно. Ты не поверишь — мы сидели на позолоченных стульях целых два часа и слушали, как какой-то длинноволосый поляк играет на рояле, а потом мы танцевали. Там не было ни одной женщины моложе пятидесяти!
На этот раз лорд Харткорт рассмеялся от души. Он встал из-за стола и положил руку своему кузену на плечо.
— Бедный Берти, — сказал он. — В таких ситуациях ты действительно отрабатываешь те деньги, которые тебе платят!
— Я не побоюсь сказать тебе, — запальчиво проговорил Бертрам, — если еще раз возникнут подобные ситуации, я подам в отставку. Я всем этим сыт по горло. Если бы не ты и еще парочка приятелей, я бы уже давно вернулся в Лондон. В конце концов, через несколько недель в Эскоте состоятся скачки.
Лорд Харткорт подошел к окну, которое выходило в сад посольства. Цвели лилии и магнолии. Тюльпаны пламенели под золотом ракитника.
— Англия всегда так прекрасна в это время года, — тихо проговорил он. — Возможно, мы глупо поступаем, что тратим свое время и деньги в чужой стране — даже в Париже.
— У тебя сложности с Генриеттой? — с внезапным сочувствием спросил Бертрам.
— О нет! — ответил лорд Харткорт. — Она, как всегда, очаровательна. Только временами, Бертрам, все мне кажется таким искусственным. Слишком много вечеринок, слишком много выпивки, слишком много людей, подобных графу, делающих из ничего целый спектакль.
— Ты так и не рассказал мне, что значит это «ничего», — напомнил Бертрам Каннингэм.
Лорд Харткорт вернулся к столу.
— Да и рассказывать-то нечего, — ответил он. — Когда мы с графом собирались уходить, мы увидели девушку, которая сидела в холле. Это была англичанка, растрепанная, вымотанная дальней дорогой, по всей видимости, чувствующая себя не в своей тарелке, и когда граф попытался поцеловать ее, она стала сопротивляться. Мне пришлось прийти ей на помощь. Потом она упала в обморок, но от голода, а вовсе не от страха перед истинно французскими ухаживаниями графа.
— Так он мне сказал правду! — воскликнул Бертрам Каннингэм. — А она действительно неправдоподобно красива? Андре так расхваливал ее красоту.
— Я даже не заметил, — ответил лорд Харткорт, в его голосе слышалось раздражение. — Я приказал слугам принести ей поесть, дал ей совет, которому она даже и не думала следовать, и уехал.
— И ты оставил ее после всех этих волнений? — изумился Бертрам Каннингэм.
— Да не было особых волнений. — Лицо лорда Харткорта исказила гримаса. — Девушка очень устала. Она была в дороге с раннего утра, а деревянные скамейки во французских поездах, полагаю, не очень-то удобны!
— Но кто же она? Ты выяснил? — поинтересовался Бертрам Каннингэм.
— Она говорит, что племянница герцогини.
— Племянница! — вскричал Бертрам. — В таком случае, Андре, вероятно, прав: яблочко от яблони недалеко падает! Без сомнения, ты испортил ее сольное выступление или что там еще. Если верить Андре, она должна была забраться в чемодан в своем дорожном платье, а вылезти оттуда почти голой, за исключением нескольких блесток.
— Де Гренель болтает всякую чушь, — сказал лорд Харткорт. — У меня ни на секунду не возникло сомнения, что она действительно с дороги. Ну а что касается того, что она племянница герцогини, — кто знает? — Он пожал плечами и принялся раскладывать бумаги на столе. — Что ты собираешься делать, Берти? — спросил он. — Давай пообедаем в «Тревеллерс-клаб». Там у них новый шеф-повар, он готовит лучший ростбиф из тех, что я когда-либо пробовал за пределами Англии.
— Отлично, — согласился Бертрам. — Послушай, Вейн, а что, если мы по дороге заедем к Лили и посмотрим, что собой представляет ее новая протеже? На нее стоит взглянуть. Будет здорово, если мы опередим Андре и других ребят. Он клянется, что никакая сила не помешает ему нагрянуть сегодня вечером к Лили, но его маман устраивает прием, на котором должен присутствовать весь дипломатический корпус, поэтому я не представляю, как ему удастся улизнуть оттуда.
— Терпеть не могу встречаться с герцогиней и ей подобными при дневном свете, — попытался было замять обсуждение лорд Харткорт.
— Но послушай, Вейн! Ведь старушка не так уж плоха! Мой отец говорит, что тридцать пять лет назад она была самой красивой девушкой, которую он когда-либо видел. А мой папа, уверяю тебя, в свои годы был довольно опытным судьей в таких делах!
— Серьезно? — воскликнул лорд Харткорт, и на секунду могло показаться, что он действительно заинтересовался. — Между прочим, кем она была? Я всегда думал, что ее титул фиктивный.
— Отнюдь! Ты ошибаешься, — ответил Бертрам Каннингэм. — Герцог действительно существовал. Много лет назад, когда я был еще мальчишкой, я сам видел его собственными глазами. Я хорошо помню тот день. Я приехал в Париж, на каникулы. В то время мой отец был первым секретарем и изредка брал меня с собой пообедать в «Ритце». «Тебе следует посмотреть на высший свет столицы, мой мальчик, — говорил он мне. — Это сослужит тебе службу, когда ты сам будешь работать в министерстве иностранных дел».