Барбара Картленд - Глубинное течение
Фенела, переполненная радостной благодарностью за невиданную прежде сдержанность, и понятия не имела, чем обязана таким счастьем: просто в этот миг она как две капли воды походила на свою мать, и почти невыносимая боль утраты пронзила Саймона.
Ведь в точности так говорила и Эрлайн, если всерьез хотела чего-то добиться: спокойно, доходчиво и с чисто шотландской рассудительностью, помогавшей ей непоколебимо держаться затронутой темы, как бы ее супруг ни старался уклониться или замять разговор.
— Остается одно, — решил Прентис, поднимаясь с места, — я должен немедленно взяться за работу. Богис уже давным-давно пристает ко мне с просьбой написать что-нибудь. Что ж, он получит желаемое, а мы сможем немного поправить наше финансовое положение, идет?
— Ну, раз ты готов начать хоть сейчас, — подхватила Фенела, — я позвоню в галерею мистеру Богису и получу у него аванс: он даст, можно не сомневаться.
— Он даст аванс тебе?! — вскипел Саймон. — А писать-то картину кто будет, спрашивается?!
— Ты, — спокойно парировала дочь, — и если ты не поспешишь, то семья Прентиса будет выпрашивать милостыню под дверями соседей — не думаю, чтобы это пошло на пользу твоей репутации.
— Черт бы тебя побрал, проклятая девчонка, ты хуже надсмотрщика на галере! — разорался-таки Саймон, однако при этом он сгреб свою дочь за плечи и сжал девушку в медвежьих объятиях. — Ей-Богу, я самый паршивый отец на свете! Нэни тысячу раз права, когда ругает меня, но я готов немедленно исправиться, хотя, боюсь, мое духовное преображение долго не продлится…
И, посмеявшись над своим же собственным непостоянством, он с бодрым посвистыванием отправился вниз, предоставив Фенеле собирать его одежду, небрежно разбросанную по полу и кровати, и аккуратно развешивать ее в шкафу.
А внизу Илейн капризно надула губки в ответ на заявление Саймона, что он избрал ее моделью для своей новой картины.
Вместе с тем она втайне была польщена: с самого начала короткого, но страстного романа с красавцем-художником она надеялась, что тот предложит написать ее портрет, и была слегка уязвлена, что предложение запоздало. Слава и популярность, всегда сопутствовавшие моделям Саймона, уже сами по себе были достаточной платой за скуку и тяготы позирования.
— Но я оставила лучшее свое платье наверху, — заметила Илейн. — Оно из белого шифона. Саймон, почему бы тебе не написать совсем белую картину, всю в белых тонах? Было бы страшно оригинально!
— Оригинально! — передразнил Саймон. — Вот именно этим так называемые портретисты и занимаются на втором году обучения в художественной школе! Ради Бога, женщина, не суди о том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия, — то есть об искусстве, а рассуждай только на близкие тебе темы! Теперь дай-ка я прикину…
Он принялся ходить взад-вперед по мастерской, потирая руки и ероша пальцами волосы.
— Ты слишком худа для обнаженной натуры, разве что я соберусь дать публике урок анатомии…
— Не говори глупостей, Саймон! — рассвирепела Илейн. — У меня великолепная фигура, все говорят!
— Дорогая, у тебя модная фигура. А это совсем другое дело. По мне, так ты можешь служить аллегорическим изображением жизни в оккупированных странах.
— Если ты будешь продолжать в том же духе, — надулась Илейн, — я вообще не стану тебе позировать.
— Станешь, станешь! — отвечал Саймон. — Куда ты денешься? Ведь это лестно, уж мне ли не знать! Говорю же тебе, далеко не каждая подружка Саймона Прентиса удостаивается чести послужить ему натурщицей.
— По-моему, ты невыносимо, до омерзения нагл и самонадеян!
— А почему бы и нет? — пожал плечами Саймон. — Кого из художников можно сейчас поставить вровень со мной? Сама знаешь — некого. И никто, моя милая глупышка, не сможет так прославить тебя, как я, и ты это сама прекрасно знаешь! Так что давай, садись вон на тот стул, и посмотрим, что из тебя получится.
Прентис усаживал Илейн то так, то эдак — все никак не находил удовлетворительного, с его точки зрения, ракурса — и в результате окончательно вывел из себя будущую модель.
— Ладно уж, иди, надевай свое белое платье! — согласился он под конец. — Чувствую, что оно премерзкое, но будь я проклят, если сумею живописать эту юбку и жакет! Всегда терпеть не мог рыжих в черном — уж больно откровенный контраст!
Илейн поднялась наверх, а Саймон начал готовить свои краски и кисти, счастливый, как ребенок, что его наконец-то принудили взяться за работу.
До возвращения Илейн прошло минут двадцать. Она изрядно потрудилась над своей внешностью, словно приготовилась идти к фотографу.
Белое платье (как и было обещано Саймону) оказалось просто восхитительным, шифон окутывал ее тело легкой дымкой, а мастерство кроя свидетельствовало о руке настоящего французского модельера!
Темно-рыжие волосы, гладко расчесанные и ровным блеском напоминающие полированную медь, оттеняли белизну обнаженных плеч; на запястьях искрились бриллиантовые браслеты.
— Ага, прямо хоть на Королевский бал, — прокомментировал Саймон, отвешивая насмешливый поклон.
— Ну, теперь ты видишь, я была права? — торжествующе спросила Илейн. — Белый фон лишь подчеркивает цвет моих волос, — о, Саймон, выйдет просто божественно!
— Ага, — угрюмо кивнул Саймон. — Авторские права обязательно купят в Вулворте, и на каждом углу станут продаваться шестипенсовые копии под названием «Белоснежка».
— Ну и скотина же ты! Никогда больше не поделюсь с тобой ни одной своей идеей!
Она изящно пересекла комнату, задержалась у маленького зеркала, висящего на стене, и уставилась в него.
— Нашел! — завопил Саймон.
— Что нашел? — не поняла Илейн.
Саймону было не до объяснений: он уже сбрасывал прочь с подиума стулья и остальные предметы, приготовленные им для постановки.
Затем подтащил стол и стул — в свое время весьма стильные вещи — и, высунувшись за дверь, принялся что было мочи звать дочь.
— Фенела! Фенела!!!
Раскаты его голоса проникали в самые потаенные уголки дома.
Фенела стремглав сбежала с лестницы. Она помогала Нэни одевать детей на прогулку и по настойчивому призыву, звучавшему в отцовском голосе, пыталась угадать, что же стряслось на этот раз.
— В чем дело, па… то есть Саймон?
— Мне нужно трехстворчатое зеркало из твоей комнаты, — заявил тот. — Ну, ты понимаешь, какое?
— Но оно как раз понадобится Илейн, — предупредила Фенела.
Девушка хорошо знала, что если уж отец решил использовать что-нибудь, то эту вещь нельзя будет трогать до самого окончания работы.
