Синтия Райт - Дикий цветок
— Я вовсе не предлагал тебе этого — это было твое предложение!
— Ладно, допустим, но не следует ли тебе сначала переговорить с родителями?
— О, разумеется, я скажу им, но мне, черт побери, не требуется у кого-либо спрашивать позволения, чтобы поехать в Вайоминг! Мне скоро тридцать один год, и я могу ходить или ездить, куда мне заблагорассудится. Я ведь безропотно женюсь на леди Клементине, чего же им еще? Я просто объясню им, что мне нужно еще закончить кое-какие дела, прежде чем мне наденут на шею ярмо, связав цепями законного брака.
Он помахал в тумане своей изящной рукой; колокола на церкви Гросвенор пробили три.
— Все это совсем несложно.
— Может быть, и так, — с сомнением ответил Чарльз. — Увидимся завтра в Роттен Роу и обо всем окончательно договоримся. Ты что-то неважно выглядишь, Джеф. Почему бы тебе не пойти и не лечь в постель, прежде чем с тобой случится что-либо неподобающее джентльмену?
Обрадовавшись этому предложению, молодой человек повернулся, и шагнул уже было, к дверям.
— Но, Сандхэрст, как же ты доберешься до дома?
— Пойду пешком! — Улыбка его блеснула в темноте. — Клянусь, я уже тысячу лет себя так не чувствовал! Наверное, с того дня, как мы побывали на том представлении «Дикого Запада» в 1887 году и я удостоился чести прокатиться в этой удивительной ярко-красной колымаге — дэдвудском дилижансе! У меня до сих пор еще волосы стоят дыбом! Ты просто гений, Чарльз!
Липтон-Лайенз так и остался стоять на верхней ступеньке, глядя, как его друг широкими шагами, держась на удивление прямо, удаляется в ночь. Ему вдруг пришло в голову, что он, должно быть, породил на свет чудовище, но делать было нечего, разве что пойти спать.
* * *Королева Виктория умерла в самом начале 1901 года, и теперь ее подданные привыкали к новой королевской чете. Перемены, казалось, подкрадывались со всех сторон. Нравы теперь, когда жесткие моральные правила, установленные королевой Викторией, смягчились, были другие. Громадные особняки продавали и превращали в клубы или в многоквартирные дома, и новинки вроде автомобиля или беспроволочного телеграфа никого уже особенно не удивляли. Однако британцы цеплялись за свои традиции, сопротивляясь переменам. Этим утром, когда Джеффри Уэстон, верхом на своем великолепном жеребце Торе, ехал по направлению к Гайд-Парку, он заметил, как мало еще автомобилей на улицах города. Лондонцы все еще отдавали предпочтение экипажам и кебам, с кучерами в высоких сапогах, восседавшими на козлах, и с ливрейными лакеями на запятках.
Джеф через Альберт-Гейт въехал в парк, заполненный легкими колясками и всадниками. Женщины тоже выезжали прокатиться верхом, правда, сидя боком — в дамском седле — и в сопровождении грума, тоже на лошади. Этим мягким и свежим апрельским утром в Роттен Роу собрался, казалось, весь высший свет, так что Джефу не так-то легко было отыскать Чарльза. Когда он заметил его наконец, на углу Гайд-Парка, он поднял руку и громко, совершенно неподобающим образом, окликнул его.
Сэр Чарльз Липтон-Лайенз, все еще выглядевший не совсем здоровым, послал свою лошадь ленивой рысцой и подъехал к графу.
— Доброе утро! Хорошо, что я живу так близко. А то бы я, пожалуй, не доехал. Думаю, я больше никогда не возьму в рот шампанского.
Джеф хмыкнул:
— Свежо предание! Ты никогда не задумывался об этом утомительном ритуале, у которого все мы в плену лишь по тому, что нам выпало «счастье» принадлежать к определенному классу? Изо дня в день, кроме воскресенья, одно и то же. Мы, мужчины, должны непременно появиться в Роу, затем быстро вернуться домой, чтобы переодеться в сюртук и ехать обедать в один из клубов. Потом настает очередь Уимблдона или Ханлингема — поло, или стрельба по летящим мишеням, или крикет в Бертон-Корте. И, что самое смешное, мы обязаны еще раз появиться в парке перед заходом солнца, после чего нас ожидает еще одно мучительное испытание — необходимо переодеться в вечерний туалет, и от правиться в оперу, или на бал, или в театр; и все это сопровождается бесконечным, изобилующим слишком сытными блюдами ужином. Все это прекрасно, если тебе по вкусу такая жизнь, и я знаю множество молодых людей, которые с наслаждением подчиняются этому распорядку, но мне все это опостылело до смерти.
По мере того как он говорил, его радостное, приподнятое настроение постепенно таяло, сменившись тем хмурым выражением, к которому Чарльз привык.
— Не то чтобы я был каким-нибудь неблагодарным. Совсем напротив, я рад, что достаточно богат, для того чтобы не тратить свою жизнь, надрываясь на кнопочной фабрике. И я хочу найти моему богатству достойное применение, отправившись туда, где нет ни Роттен Роу, ни Уайтс Клуба, ни Вест-Энда, ни всей этой напыщенной чепухи, которая отравляет мое существование здесь, в Лондоне.
— Я вижу, ты и правда, принимаешь все это слишком близко к сердцу, Сандхэрст, и мне жаль тебя.
Джеф, просветлев, сорвал цветущую веточку яблони, склонившуюся слишком низко.
— Я рад слышать это от тебя, Чарльз. Я уже начал было беспокоиться, когда ехал сюда сегодня утром, что ты пойдешь на попятный. Зря, конечно, ведь ты же сам первый заговорил о Вайоминге!
Он рассмеялся над своими, по всей видимости, необоснованными страхами.
— Вообще-то…
— Так я и знал!
Сдерживая Тора, Джеф с негодованием взглянул на друга:
— Ты всегда был худшим из трусов! Но это уж действительно выходит за всякие рамки — потчевать меня всеми этими россказнями о дальних странах, а потом — поджать хвост и в кусты…
— Послушай, Сандхэрст, ты несправедлив! Я думал, мы просто болтаем, чтобы отвлечься от этих неприятностей с леди Клементиной! Я чуть не упал, когда услышал, что ты и правда, собираешься туда ехать!
Проезжавшие мимо всадники с удивлением поглядывали на двух молодых людей, замерших, как вкопанные, прямо посреди Роу.
— Клянусь Богом, чего бы я для тебя не сделал! Но, честное слово, я что-то не испытываю особого желания тащиться в несусветную даль, в какой-то захолустный городишко Коди, в Вайоминг, где я наверняка стану мишенью для всеобщих насмешек. И… мне, в общем-то, нравятся все эти развлечения, которые ты находишь столь ужасающе скучными!
Щеки Липтон-Лайенза пылали от возбуждения, тогда как Джеф слушал его, неподвижный, с каменным, застывшим лицом. Чарльз не смог удержаться, чтобы напоследок не подколоть друга:
— Ты можешь, конечно, считать меня обывателем… Но может быть, все дело в том, что я просто не так потрепан, как некоторые.
Джеф помолчал, смахнул не спеша, пылинку с рукава, затем холодно ответил:
— По-моему, друг мой, вся эта мелодраматическая декламация была совершенно ни к чему. Простого «нет» было бы вполне достаточно.
