Лиза Клейпас - Соблазни меня в сумерках
Поппи напряглась.
— Это приличный отель, — сказала она. — Уверена, мне нечего бояться.
— Напрасно, — возразил он. — Вы просто напрашиваетесь на неприятности.
И прежде чем она успела сообразить, что происходит, он склонил голову и завладел ее губами.
Потрясенная Поппи не шелохнулась, отдавшись обжигающему поцелую, такому нежному и вместе с тем требовательному, что она не заметила, как ее губы приоткрылись. Одной рукой он обхватил ее подбородок, заставив запрокинуть голову, а другой обнял за талию, притянув к себе. С каждым вдохом Поппи вбирала в себя его запах, пьянящую смесь мускуса, чистого белья и мужской кожи. Ей следовало бы сопротивляться, но его губы были такими нежными и настойчивыми, они возбуждали, дразнили и обещали. Они переместились на ее шею, где пульсировала жилка, и двинулись ниже, рассылая по телу мурашки, пока она не задрожала и не выгнулась назад.
— Нет, — произнесла она слабым голосом, отстранившись от него.
Незнакомец взял ее за подбородок и заставил взглянуть на него. Они оба замерли. Встретив его испытующий взгляд, Поппи уловила в нем смесь замешательства и досады, словно он сделал какое-то неприятное открытие.
Он отпустил ее и распахнул дверь.
— Поставь на стол, — велел он горничной, которая ждала за порогом с большим серебряным подносом в руках.
Девушка поспешно повиновалась, слишком хорошо вышколенная, чтобы выказать удивление по поводу присутствия Поппи в комнате.
Незнакомец подошел к Доджеру, который успел заснуть в кресле, поднял его и, вернувшись к Поппи, протянул ей. Глаза Доджера были закрыты, сливаясь с черной маской на его мордочке. Поппи прижала к себе зверька, ощущая под пальцами биение его крохотного сердечка и шелковистый подшерсток на брюшке.
— Что-нибудь еще, сэр? — спросила горничная.
— Да. Проводи леди до ее номера. А потом зайдешь ко мне, чтобы сообщить, что она благополучно добралась.
— Слушаюсь, мистер Ратледж.
Мистер Ратледж?!
Поппи взглянула на незнакомца. Его зеленые глаза дьявольски поблескивали, словно он забавлялся ее изумлением.
Гарри Ратледж… таинственный и неуловимый хозяин отеля… оказавшийся совсем не таким, каким она его представляла.
Озадаченная и смущенная, Поппи отвернулась и перешагнула через порог. Дверь с легким щелчком закрылась за ней. Как нехорошо с его стороны развлекаться за ее счет! Утешив себя мыслью, что никогда больше его не увидит, она двинулась по коридору вместе с горничной… даже не подозревая, что вся ее жизнь только что круто изменилась.
Глава 3
Гарри подошел к камину и уставился на огонь.
— Поппи Хатауэй, — прошептал он, словно это было магическим заклинанием.
Пару раз он видел ее издалека, когда Поппи садилась в карету перед отелем и на балу, который давали в Ратледже. Гарри не присутствовал на балу, но наблюдал за танцами с балкона. Несмотря на красоту и волосы цвета красного дерева, он не обратил на нее особого внимания.
Однако личная встреча явилась для него открытием.
Он шагнул к креслу, собираясь сесть, когда заметил порванный бархат и клочья ваты, оставленные хорьком. Улыбнувшись, он сел в другое кресло.
Поппи. Какой безыскусной она выглядела, расхаживая среди его сокровищ и болтая об астролябиях и францисканских монахах. Она говорила так оживленно и красочно, словно разбрасывала конфетти. Она излучала лукавство и бодрость, которые могли бы раздражать, но вместо этого доставили ему удовольствие. В ней было то, что французы называют изюминкой, какая-то… живость ума и души. А ее лицо было одновременно невинным и знающим.
Он хотел ее.
Обычно Джей Гарри Ратледж получал любую вещь, прежде чем успевал захотеть. В его упорядоченной жизни еда подавалась до того, как он успевал проголодаться, галстуки заменялись раньше, чем приобретали несвежий вид, отчеты появлялись на столе, не дожидаясь указаний. А женщины всегда были доступны и говорили ему то, что, по их мнению, он желал услышать.
Гарри сознавал, что ему давно пора жениться. Во всяком случае, так утверждало большинство его знакомых, хотя он догадывался, что, надев петлю себе на шею, они хотели, чтобы он сделал то же самое. Гарри относился к этой идее без энтузиазма. Но Поппи Хатауэй была слишком соблазнительной, чтобы сопротивляться.
Сунув руку в левый рукав, он вытащил письмо, адресованное Поппи Хатауэй достопочтенным Майклом Бейнингом. Гарри задумался, вспоминая, что ему известно о нем. Бейнинг обучался в Винчестере, где его склонность к наукам нашла свое применение. В отличие от других молодых людей он никогда не влезал в долги и не был замешан в скандалах. У него была приятная внешность, привлекающая женщин, а еще больше их влекли титул и состояние, которые он должен был унаследовать со временем.
Нахмурившись, Гарри начал читать.
«Любовь моя!
Вспоминая о нашей последней встрече, я целую место на своем запястье, куда капнули ваши слезы. Как вы могли не поверить, что я оплакиваю каждый день и ночь, проведенные в разлуке с вами? Я не в состоянии думать ни о ком, кроме вас. Ни на секунду не сомневайтесь, что я схожу с ума от любви.
Если вы потерпите еще немного, я найду возможность поговорить со своим отцом. Когда он поймет, насколько глубоки и неизменны мои чувства к вам, уверен, он одобрит наш союз. Мы с отцом очень близки, и он всегда говорил, что желает для меня такого же счастливого брака, какой был у него с моей матерью, упокой Господь ее душу. Вот кто оценил бы по достоинству, Поппи, ваш рассудительный и счастливый характер, вашу любовь к семье и дому. Если бы только она была здесь, чтобы помочь мне убедить отца, что для меня не будет лучшей жены, чем вы!
Дождитесь меня, Поппи, как я жду вас.
Навеки ваш, М…»
Гарри издал тихий смешок, глядя на охваченное пламенем полено, которое с треском раскололось, дохнув жаром, и рассыпало искры. Лицо его было неподвижно, но мозг лихорадочно работал, строя планы. Бейнинг готов ждать? Непостижимо, если учесть, что каждая клеточка в теле Гарри была заряжена нетерпением.
Сложив письмо с осторожностью человека, имеющего дело с ценной бумагой, Гарри сунул его в карман сюртука.
Семья Хатауэй снимала в отеле «Ратледж» апартаменты. Оказавшись в безопасности своих комнат, Поппи устроила Доджера в его любимом спальном месте — корзинке, устланной изнутри мягкой тканью. Хорек даже не проснулся, обмякший, как меховой коврик.
Выпрямившись, Поппи прислонилась к стене, закрыла глаза и испустила долгий прерывистый вздох.
