Маргерит Кэй - Повеса с ледяным сердцем
Рейф помог ей сесть, сам устроился напротив, решительно глядя к себе в тарелку. Он накормит Генриетту, выяснит, откуда она, и тотчас отправит назад. Затем ляжет спать, после чего вернется в город. Встречу с бабушкой невозможно откладывать бесконечно. При этой мысли он впал в мрачное, сродни серому и тяжелому ноябрьскому небу, настроение.
Он не будет думать о ней. Нет необходимости. Во всяком случае пока, и можно переключить внимание на приятную Генриетту Маркхэм, сидящую напротив, облачившись в его халат. Вот сейчас она расскажет, что с ней произошло. Рейф налил ей кофе и положил в тарелку большую порцию яичницы с беконом, бутерброд, себе же налил кружку пива, дополнив порцией бефстроганов.
— Ешьте, а то упадете в обморок от голода.
— Выглядит аппетитно, — отметила Генриетта, радостно глядя на полную тарелку.
— Это всего лишь завтрак.
— Никогда не ела такого хорошего завтрака, — весело призналась она, одновременно приказав себе: «Много не болтай!» Она вообще не относилась к числу тех, кто долго и нудно говорит, но этим утром почему-то стала именно такой. Очевидно, подводили нервы. Но она и нервам не позволяла влиять на свое поведение. Хотя этим утром душевное равновесие ей явно изменило. Виной всему этот мужчина — смущал, говоря насмешливо о том, что хороший завтрак остынет, если она не перестанет занудствовать и не приступит к нему. Виноваты обстоятельства. И этот халат.
Генриетта взяла вилку. Интересно, он дразнится или считает ее совсем глупой? Справедливости ради стоит отметить, что сегодня она не на высоте, ведет себя как идиотка. Граф очень прозрачно дал это понять, и она почувствовала себя таковой. Отведав кусочек вкусной яичницы, она тайком смотрела на него из-под ресниц. В ярком утреннем свете, проникавшем через окно, черные круги у него под глазами проступили отчетливей. Напряженное лицо. Граф был взвинчен. Казалось, он даже улыбается ради приличия. Явно не в самом благодушном расположении.
Она не понимала причину, у него ведь всего гораздо больше, чем у других. Генриетте очень хотелось спросить его об этом, однако, еще раз взглянув в его лицо, она так и не решилась. Пришла к выводу, что граф Рейф Сент-Олбен совершенно непроницаем. Хотя и понятия не имела, о чем он думает. Она, что было ей несвойственно, промолчала. Съела еще кусочек и отрезала немного бекона.
Еле заметная дрожь от охватившего волнения смешалась со страхом, отчего шея покрылась гусиной кожей. Да, граф не страшен, а страшно привлекателен. Генриетта была зачарована и напугана, как кролик, которому протягивают особенно вкусное угощение, хотя он и знает, что это приманка. Она задумалась, а так ли уж репутация Рейфа Сент-Олбена заслуженна. Правда, если он решит что-либо предпринять, ей будет трудно воспротивиться этому.
Генриетта снова вздрогнула и мысленно приказала себе не поддаваться столь глупым мыслям. Граф не станет строить планы относительно нее! Даже если и имеет некие виды. Зная породу мужчин, к которой тот принадлежал, она отлично понимала, что без труда устоит перед ним. Хотя он пока ничего не предпринимал и вряд ли предпримет.
И нет смысла попусту тратить время на подобные мысли. Гораздо важнее подумать о событиях прошлого вечера, коль скоро она их вспомнила. Но сейчас — поесть! Иначе ее одолеет обморок, чего Генриетта, гордившаяся своим прагматизмом, не могла допустить. Она решительнее принялась за завтрак.
Глава 2
Когда оба покончили с завтраком, Рейф встал.
— Возьмите кофе. Сядем у камина, там уютнее. И вы сможете рассказать мне, что с вами стряслось.
Неловко расправляя множество шелковых складок кресла с подголовником, Генриетта повиновалась. Рейф Сент-Олбен уселся напротив, грациозно пристроил ноги в сапогах, перекинув одну через другую. Она заметила, как играют мышцы под плотно прилегавшим материалом вязаных панталон. Предательская ткань не пошла бы более крупному мужчине. Или более худому. Словом, тому, кто сложен не так хорошо.
— Я гувернантка, — начала Генриетта, думая о том, что так скорее отвлечет расстроенные мысли от мускулистых ног, — детей леди Ипсвич, чьи земли соседствуют с вашими.
— Это так, но мы не общаемся.
— Почему?
— Это не относится к делу.
Любой испугался бы его тона, но у Генриетты проснулось любопытство, и она забыла обо всем.
— Но вы ведь соседи. И должны… не потому ли это, что она вдова? Наверное, вы общались, когда ее муж был жив?
— Лорд Ипсвич почти ровесник моего отца, — резко ответил Рейф.
— Тогда он, вероятно, был намного старше своей жены. Я не знала. Я всего лишь предположила…
— Ну да, и это у вас вошло в привычку, — насмешливо заметил Рейф.
Генриетта с надеждой взглянула на него. Его смутил ее взгляд широко открытых глаз. Генриетта решительно сжала губы. Рейф глубоко вздохнул — не привык к столь настойчивому допросу.
— Можно сказать, его светлость ушел из жизни при несколько сомнительных обстоятельствах, и я решил прервать знакомство с его вдовой.
— Правда?
— Правда, — ответил Рейф, жалея о том, что вообще заговорил на эту тему. Это наивное существо явно не в курсе захватывающего прошлого своей хозяйки, а у него не было намерений углубляться в подробности. — Как вы оказались на службе у Хелен Ипсвич? — спросил он, отвлекая ее от прежней темы.
— В журнале «Леди» появилось объявление. Как раз в то время я искала работу, и мама сказала, что это семейство вполне респектабельно. Я предложила свои услуги.
— Срок вашей прежней работы истек?
— О нет. Это мой первый опыт в должности гувернантки, и, надеюсь, не последний, — ответила Генриетта, доверчиво улыбаясь. — Видите ли, я собираюсь стать учительницей и хочу приобрести практический опыт, прежде чем откроется школа. — Ее улыбка угасла. — Хотя, судя по тому, что пишет мама, это случится не очень скоро.
— Ваша мать открывает школу?
— Мама и папа вместе… — Генриетта нахмурилась. — По крайней мере, они так задумали, хотя, должна признаться, им обычно не удается осуществлять свои планы. Школа должна открыться в Ирландии. Это благотворительный проект для бедных. Мой папа большой филантроп.
Генриетта ждала ответа с надеждой, но граф Рейф Сент-Олбен, видно, не горел желанием обсуждать призвание отца.
— Намерения у него самые лучшие, но, боюсь, он весьма непрактичен. Отец больше заботится о душе, нежели о теле, и никак не может понять, что у бедняков, кроме нужды в средствах к существованию и тепле, есть более важные потребности, чем духовное здоровье. Они вовсе не стремятся к чему-то более возвышенному. Например, к статуям святого Франциска. Или выделке гобеленов с целью прославить жизнь святого Антония — он, знаете, покровитель бедных. Я говорила папе, что их лучше занять изготовлением одеял, — безрадостно говорила Генриетта, увлекшись своими обидами и забыв, что очень много говорит, — но он отнесся к моему мнению неодобрительно. Разумеется, мама приняла его сторону. Мама считает, что главное — отвлечь бедняков от проблем, однако, честно говоря, не понимаю, чем можно отвлечь человека, если он голодает или беспокоится, ожидая рождения еще одного ребенка, в то время как не способен прокормить пятерых остальных? В этих обстоятельствах меньше всего думаешь о том, чтобы вышивать образ святого Антония, совершающего паломничество в Португалию!
